в братской земли перегное, — выпорхнет в пламя.
Ты, папа, любил формулы и разъясненья.
Брат положил тебе в гроб любимую ручку.
Если не станешь прерывистым пением солнца,
шелестом в ветре весны, расправляющей парус,
будет тогда чем записывать на иномирной
ломкой бумаге тебе иероглифы ритмов
жизни и смерти — теперь-то вполне очевидных.
В щёлочку только и видно нам, в почву укрывшим
сердце твоё, твои кости и ткани — замкнувшее сгустком
впавшее в некробиоз превращение воли;
в щёлочку только — нам, страшный посев совершившим.
Но прорастёт сильный колос, услышим твой голос,
в омоложении волос чело увенчает:
там, где уже шевелятся единые судьбы
в зримом бессмертии дня, в волнолучии света.
Се опаляющий жар —
многоколёсный огонь:
солнечный диск сквозь ладонь
просвечивает, она
разомкнута, чтобы в дар
принять всего спектра лучи,
раскаляясь в печи
воздушной, состав волокна
меняя, — теперь само
испускает жар и творит
пенье планетных орбит
эхом первоогня,
и солнцебуквой клеймо —
нет, не клеймо, а глаз
глядит, не моргая, на нас
с ладони всесветного дня.
10—13 апреля 2009. Ростов-на-Дону
Глядя на солнце
БОРИС ЕКИМОВ
ГЛЯДЯ НА СОЛНЦЕ