Берлин, разобранный, словно конструктор, на составляющие и собранный снова, напоминающий пулю со смещенным центром тяжести, лишенный центра как такового, наделенный несколькими сердцами и тысячами убежищ. В последние девять лет я приезжал в него и с востока, и с запада, с севера и с юга. Я прилетал на его аэродромы и высаживался на его железнодорожные платформы, добирался до него автобусами и автостопом, проезжал сквозь него, не останавливаясь, и наоборот — застревал в нем надолго. Приехав сюда однажды в первый раз — с друзьями, в странной компании, с неопределенными намерениями, — я вряд ли представлял, насколько долгими и запутанными станут мои отношения с этим городом и его обитателями. Тогда, девять лет назад, я легкомысленно полагал, что отслеживаю его движения, наблюдаю жизнь его организмов, осознаю ее масштабность и упорядоченность. После я еще десятки раз в него возвращался, постепенно запоминая названия улиц и маршруты городского транспорта. Но то ошеломительное чувство приближения, приобщения и понимания, которое возникло во время первого приезда, куда-то безнадежно исчезло, и все попытки его воскресить были напрасными. Потому что невозможно снова привести в действие механизм появления в твоей жизни чего-то важного, неоформленного, призрачного и не до конца осознанного. Самые важные события случаются спонтанно, их невозможно запрограммировать и сложно повторить. Архитектура города, однажды попав в наши глаза, остается там навсегда, и города запоминаются нам такими, какими мы увидели их в первый раз. Со временем этот четкий рисунок может разве что размываться, обрастать необязательными деталями и лишними линиями, навязчивыми повторами и вариациями, которые обременяют память, делая ее неповоротливой и уязвимой, словно груженая баржа.