Новый Мир ( № 4 2011)

Если бы слово “советский” не было так перегружено разными оценочными и отвлекающими смыслами, можно было бы сказать, что Ряшенцев — советский поэт. Только, в отличие от Мартынова, —

позднесоветский

. Более скептичный, более рефлексивный, без дидактики и пафоса, более элегичный. Более профессиональный; здесь с редакторскими ножницами все в порядке, и Гоголя от печки лирический герой точно оттирать бы не стал — хотя бы потому, что “печки”, от которых пляшет лирика, у Мартынова и Ряшенцева разные. У Мартынова — горение провинциала-сибиряка, штурмовавшего “кипучую и могучую” позднесталинскую Москву, у Ряшенцева — домашнее пламя поэта-москвича “конца империи”, не штурмующего, а обживающего, обуючивающего стихами ностальгические московские пейзажи; изредка пейзаж сменяется крымским, кавказским, палестинским или еще каким, куда заносят столичного поэта сезонные поэтические миграции. И все же в неразличимости автора и лирического героя, в постоянном осмыслении своей собственной судьбы на фоне судьбы страны, в той гибкости, с какой одна и та же поэтическая форма оказывается пригодна для любовной лирики, и для пейзажных наблюдений, и для “разговоров с Богом” — и при этом просится на музыку, “в песню” — Ряшенцев, как и Мартынов, — поэт советский. Ничего оценочного, повторюсь, в этом суждении нет.

Если же говорить об оценках, то, несмотря на отсутствие прорывов, в книге немало удач. Например, стихорассказы: “Баллада о воротах”, “Сломавши ребро по пути из крестильного чана…”, “Агнец”, “Леонтьев”. Из “Леонтьева”: “Так мало простой красоты в этом грязном и рваном, / не знающем собственных гениев подлом быту. / Ну, ветка с листочком... Ну, Варька с ее сарафаном... / На всю-то родную действительность!.. Невмоготу. // Не хам с кулаками, так нищий с лукавой щепотью, / да бульканье браги, да шелест сушеных акрид, / да кот монастырский орет, угнетаемый плотью, / да юный монах, угнетаемый ей же, молчит”.

Замечательно точны пейзажи-“воспоминания”: “Я хочу описать восприятие мая подростком. / Он не знает еще, что и май — только месяц в году. / Но движение липы, взмывающей над перекрестком, / он уже ощутил, и душе его — невмоготу”. Или пейзажи-“сравнения”: “Простор живого белого стиха, / бескрайнего, как снег под Оренбургом, / иль поле летом — лишь ковыль, ковыль, / неясный мир метелок серебристых, / колышущийся, как вода в реке”.