Я схватил камеру и фонарь и побежал к болоту. В этих местах я не был очень давно и только помнил, что проклятые мелиораторы окопали болото опоясывающим рвом, свалиться в который, особенно ночью, почти наверняка означало — утонуть. Но и утонуть было невозможно: фонарик уперся во влажную грязь, слишком жидкую, чтобы ходить по ней, и слишком густую, чтобы в ней плыть. Шаркнув фонариком налево-направо, я увидел березовые слеги, перекинутые через затянувшийся ров, и одним махом проскочил на болото. Вода местами еще чавкала, но почва не ходила под ногами, как тогда, в детстве. Я побежал.
Опять — близко, будто из соседней комнаты, — я услышал голоса. Говорил командир. Я помнил его голос! Сейчас главное — снять их на камеру и показать Алешке, потому что, кроме него, никто даже не поймет и не поверит, что это — ну, не простое кино.
— Знаешь, что я скажу тебе, друг? Когда-нибудь мы, конечно, попробуем вырваться из-под того колпака, в котором оказались. По крайней мере потому — эй, слышите? это опять их бронетехника! По крайней мере потому, что они в конце концов доберутся до нас, когда сведут весь лес.
— Никакая это не бронетехника, — сказал механик с опревшей головой. — Это люди из лесничества: крадут лес и торгуют им направо и налево. Воровство всегда было бичом этой страны... Я знаю это еще из описаний академиков Екатерины Великой...
— Если это воришки, то надо их проучить, — сказал командир. — Я не люблю воровства. Я люблю Ordnung.
— У меня в распоряжении, — сказал стрелок, — всего один снаряд, который я при всем желании не могу использовать, и несколько глиняных пуль. Хорошо, что хоть их-то мы сделали.
— Надо подойти поближе и попробовать хотя бы напугать их, — сказал командир. — Иначе нашему танку просто негде будет маневрировать. Собственно говоря, я давно сжился с этой страной и даже сросся... Не знаю, что будет точнее... Я не питаю ни к кому вражды — ни к этим дачникам, ни к этим лесникам. Но на территории, вверенной моему подразделению, порядок должен поддерживаться... Это выше меня. Пусть даже мы вынуждены будем пустить в ход оружие...
— Я всегда говорил и говорю: не надо было есть эти русские грибы, они слишком похожи на поганки и не доведут нас до добра...
Я услышал, как во тьме тронулась машина.
— Это они, — сказал командир. — Товсь!
На повороте лесной дороги, по оси оседая в грязь, показался лесовоз с зажженными фарами. Буксуя в жидкой глине, он пер кубов восемь первосортного делового леса.
— Feuer! — скомандовал командир.