Новый Мир ( № 5 2008)

Бабель говорит: “Я Пастернака не понимаю. Просто не могу понять иногда, что он иногда говорит”.

Гладков забавен: он очень известен, но ему в глубине души кажется, что он известность свою не заслужил. Он и хочет ее, и боится. И гордыня его обуревает, и он опасается: как бы его кто не обидел.

Он все старался встречаться с молодежью и вообще местными писателями — без меня и Малышкина. Мы ему, очевидно, мешали.

Малышкин — в вагоне, когда провезли мимо эшелон кулацких семей, зашел ко мне в купе, плакал и говорил: “Ничего не понимаю. Зачем их везут? Куда? Кому это нужно? Неужели надо, чтобы так растаскивали и губили цвет нации, здоровый, красивый народ?”

Из верхнего окна теплушки, вверху — голов десять: и грудные ребята, и девушки лет по шестнадцати, и голова деда, и паренек лет под двадцать. Его спросили: “Кто вы такие?” — “Да все кулачье, — смеясь, ответил он. — Куда везут? Да не знаем”. И все это без злобы. Детишки с любопытством высматривают из окна.

Бабель рассказывает, как он ходил в гости к кухарке на даче Рудзутака. Его знал и управляющий дачей. Теперь на этой даче Горький. Он пошел к нему, но не с черного, кухарочного хода, а через парк. Управляющий не знал, кто такое Бабель. И вообще не знал его имени, так же, как и кухарка: предложил ему здесь не шататься, а идти на задний двор. Бабель, не ответив, прошел. Управляющий к нему: мы наркомов не пускаем, а ты лезешь. Но из окна его увидел Максим, сын Горького, и позвал. Кухарка дрожала, когда подавала кушать — за столом, развалясь, сидел ее кум, ее собеседник, ее друг и гость — и разговаривал с Горьким как равный. Бабель, в сущности, повторял Горького у Ланина21.

Мне старик П. П. Перцов22 прислал свои воспоминания о “казанских дебютах Горького” в 1893 г. Перцов работал тогда в “Волжском вестнике”. В статье приведен текст нескольких вещей Горького, напечатанных в этой газете и не вошедших в собрание <сочинений> (“Мести” — несколько рассказов, “Поездка в Алешки”, “Эпизод с Варварой Васильевной”). Рассказики слабенькие, напыщенные, детская горьковская манера. Но почему бы не напечатать? Я переслал Горькому через Соловьева: не наврано ли чего. Он вернул с категорическим: не печатать23.