Приехал, как и раньше, как и очень сильно раньше, поездом, последние полчаса пути глядя в вагонное стекло на кислотных цветов рассвет над ничем не примечательным среднерусским пейзажем. Мелькают деревни и рабочие поселки, у шлагбаума мрачно ждут ранние велосипедисты в резиновых сапогах (почтальоны? доярки? рыбаки?), неведомых целей склады, промзоны разной степени упадка и разрушения... Все это в обрамлении встрепанных кустиков, могучих тополей и жалких березок; на горизонте уже различимы силуэты большого города, и жадный взгляд пытается угадать, где же там твой бывший дом, да не выходит, как бывало: буржуины понастроили офисов и торговых центров, и родная девятиэтажка, стоявшая раньше на самой городской черте, исчезла, растворилась среди нового микрорайона, даже плоской крыши ее уже не опознать. Тем временем поезд подходит к вокзалу, именуемому, как и прежде, Московским. Чисто метенный перрон, на котором ежатся от бодрого утреннего холодка таксисты и встречающие. Тебя тоже встречают — в твоем Омими осталось множество близких и друзей, и каждый норовит присвоить на время родного чужестранца. Между прочим, часто задумываешься вот о чем: приехать бы в любимый город инкогнито, снять номер в скверной местной гостинице и... И что? Не знаю. Скажем, посетить городские районы, где в той жизни не был никогда, досконально изучить Кузнечиху-2, облазить потаенные уголки Красной Этны, пройтись по улицам 4-го микрорайона, заглянуть на Восточный поселок. Там ведь тебя никто не знает; значит, и не узнает никто. После чего спокойно уехать неразоблаченным, унося новый образ знакомого до блевоты города. Пошлая довольно идейка, тем паче обязательно какой-нибудь стервец из прошлой — нет, позапрошлой, нет! позапозапрошлой — жизни непременно-таки попадется на пути, подскочит, хлопнет по плечу, расскажет свою жизнь, а заодно поведает о своих взглядах на политику, мораль и спорт. А ты стой, кивай головой, уклоняйся от перегарного выхлопа из поблескивающего золотом и железом рта да придумывай безопасные пути отступления. И, что самое мерзкое, ускользнув под предлогом последнего автобуса на Бор или счастливо зазвеневшего мобильника, будешь потом страдать от тяжкого морального несварения — до тех пор, пока не придет в голову, что мужик, проведший тебя по всем извилинам своей пропахшей “Экстрой” и “Примой” биографии, обознался. Федот — да не тот! Да-да, я ведь сразу подумал тогда, что как-то странно он вспоминает наше общее детство, нет контакта, нет стыковки, ведь не был я никогда на стрельбище за Гнилицами, не ходил в боксерскую секцию и даже ни разу не жевал гудрон! Ошибка! Обознатушки-переглядушки!