Новый Мир ( № 5 2009)

Всю главку под названием «Назад, в Египет» и три следующие хочется здесь воспроизвести. Эта мозаика не поддается описанию, во всяком случае, я за это не берусь. Во второй части книги, точнее, во второй книге, посвященной Зое Борисовне Томашевской, автор признается, что в полной мере оценил свой метод и понял, что он правильный, тогда, когда догадался, как сделана картина Тарковского «Зеркало» и услышал лекцию Лотмана о ней. «Самое главное в „Зеркале”, — говорит он, — разномасштабность. Маленькое, большое, огромное… Каждый осколок отразил что-то свое, а все вместе образуют портрет». К этому приложены слова Лотмана, произнесенные им 4 марта 1978 года: «„Зеркало” Тарковского можно воспринять как модель памяти. Мы вспоминаем не все подряд, а в соответствии с некими предпочтениями… Через вспыхивающие в памяти эпизоды смысл раскрывается с ясно­стью, которая не под силу линейному повествованию… В мире Тарковского все, что происходило во временно2й последовательности, существует как бы одновременно». Вот и в повествовании Ласкина, в лоскутном прошлом, которое он оживляет, события совмещают догадки и факты, относящиеся к разным годам, предметам и людям: обитатели «башни» и их соседи, письмо Волошина Юлии Федоровне, стихи и проза Мандельштама, стихи Тарковского о Мандельштаме («Говорили, что в обличье / у поэта нечто птичье / и египетское есть…»), Царское Село, судьба художницы Баруздиной… Оттого, что сведения выбиты из привычного ряда логической последовательности, они не выглядят сообщениями, и читатель чувствует себя не принимающим информацию от автора-рассказчика, а неучтенным участником событий, которые надо еще осмыслить, подчас — разгадать.

Между прочим, о героине известно не больше, чем о ее соседях по квартире. Ранний брак с человеком намного старше, с «человеком в футляре» (которому посвящены несколько чудно-смешных страниц), затем развод, потом отъезд и необъяснимое самоубийство. В промежутке — роман с Мандельштамами — двумя братьями и женой одного из них (подозреваю, что и с Гумилевым, но и не только с известными лицами). Если это можно назвать романом. Что касается отношений с поэтом, то «вся эта комедия, — писала она, — начала мне сильно надоедать». Мандельштам тоже был хорош: «…уходил от жены, время от времени возвращаясь к ней за советом или комплиментом», — это уже Ласкин.