Новый Мир ( № 6 2005)

Когда Моэм пишет, что, ступая на сцену, Джулия Лэмберт “переходила из мира притворства в мир реальности”, он проницательно акцентирует разницу между миром, захламленным проблематичными, то бишь

равнодушными,

объектами и миром тотальной социальности, миром, где торжествует острота личных интересов. Где всё — действие, событие, поступок. Миром, четырехмерное пространство которого освоено, пронизано осмысленной речью.

Проблематика Витгенштейна поразительно близка проблематике Станиславского, и, думаю, правомерно рассматривать стенограммы репетиций Художественного театра или БДТ как достойные образцы аутентичной русской философии.

Меня поразил абзац, которым Борис Зингерман помянул в свое время одну знаменитую постановку: “...в хорошо отлаженных спектаклях Товстоногова... случаются обмолвки, быть может, сознательно допущенные... Обмолвки Товстоногова придают его спектаклям трепет как бы ненароком прорвавшегося чувства... В „Горе от ума”, спектакле, центром которого было соперничествовстрепанного, пылкого Чацкого — Юрского и по-мужски обаятельного, сдержанного и снисходительного Молчалина — Лаврова, такой обмолвкой была не предусмотренная традицией, дерзкая красота Софьи — Дорониной. В архитектонике спектакля, в его замысле важная роль отводилась уму Дорониной — фамусовской дочки, она и вправду была зверски умна. Но и в одном и в другом эпизоде, помимо всего и поверх всего, властвовала наивная и вызывающая красота Софьи, затмевая все вокруг, путая все карты, словно действие происходило в покоях Екатерины Второй или в гостиной знаменитой на весь мир кинозвезды”.