Новый Мир ( № 6 2007)

Долгом всякого человека является сказать то, что ему лично известно, поскольку речь идет об опровержении клеветы, которою хотят заклеймить

память знаменитого человека.Живя в Вене (с 1798 по 1804 г.), я был связан дружбой с семьей Моцарта и от нее именно я знаю самые точные подробности относительно последних минут этого великого композитора, который умер, как Рафаэль, в расцвете лет, не насильственной смертью, как нам говорят сейчас, а от нервной горячки, вызванной грандиозными усилиями, от которых и человек более крепкого сложения, чем Моцарт, неминуемо сошел бы в могилу. <…> Он был уже болен с самого своего отъезда в Прагу, куда был призван, чтобы написать там оперу „Милосердие Тита” по случаю коронации императора Леопольда II. Вернувшись в Вену, он начал писать Рек­вием. Обессиленный чрезмерным трудом, он был поражен глубокой меланхолией, которая вынудила г-жу Моцарт забрать у него партитуру. Эта мера и забо­ты его врача привели его в такое состояние, что он смог сочинить знаменитую масонскую кантату, успех которой его оживил до такой степени, что г-жа Моцарт не могла больше отказывать его настоятельным просьбам вернуть ему партитуру Реквиема, который он не успел закончить. Через несколько дней после возобновления этой работы приступы меланхолии возобновились в такой степени, что его силы иссякли: он не мог больше подыматься с постели, и ночью 5 декабря (1791 года. —

И. С.

) прекратилась его жизнь.

С давнего времени у Моцарта было что-то вроде предчувствия собственной смерти. <…>

Не будучи связаны дружбой, Моцарт и Сальери питали друг к другу такое уважение, которое друг другу взаимно оказывают люди больших заслуг. Никогда никто не подозревал Сальери в чувстве зависти к Моцарту. Все, кто знал Сальери, скажут вместе со мной (который его знал), что этот человек, который в течение 58 лет вел на их глазах безупречную жизнь, не занимаясь ничем, кроме искусства, и используя всякую возможность сделать добро себе подобным, что этот человек, говорю я, не мог быть убийцей и сохранять в течение тридцати трех лет, протекших со смерти Моцарта, ту веселость ума, которая была ему свойственна и делала его общество столь привлекательным.