Новый Мир ( № 6 2008)

основные философские темы Чорана на протяжении всей его жизни, сделавшие ему имя, французская исследовательница не считает должным отметить даже в скобках (зато пишет, как трудно ему давался французский язык, который он-де так и не освоил…). Говоря о службе Ионеско в вишистстком правительстве и ее последующем замалчивании, А. Ленель-Лавастин легко проявляет терпимость и понимание там, где в отношении Элиаде и Чорана раздались бы резкие инвективы: “...служба при вишистском режиме, несомненно, была компромиссом, к

которому Ионеско прибег в целях выживания”. Когда после ужесточения антисемитской политики в 1943 году положение евреев во Франции стало гораздо опаснее, “Ионеско, разумеется, на своем невысоком посту не мог сделать ничего”, — констатирует автор, но на следующей странице мимоходом упоминает, как

Чоран, к тому времени безработный и бедняк, делает все, чтобы вытащить из лагеря еврейского философа… Сообщая, что Ионеско стремился всеми правдами и неправдами остаться в Париже и не возвращаться в Румынию, автор тут же упрекает в сходных мотивах Чорана. Читая, как исследовательница характеризует

Чорана в терминах “вечный студент” и “социальный паразит”, впору вспомнить советские фельетоны о “тунеядце” Бродском. Кроме того, Чорану ставится в вину даже то, что он недолго продержался не только на дипломатической службе, но и в армии, где ему явно было не по себе и откуда он был комиссован по состоянию здоровья. И это обвинение любопытно по двум причинам. Во-первых, надо совершенно не понимать свой объект исследования, Чорана, хронически больного человека, законченного меланхолика и убежденного индивидуалиста-аутсайдера; во-вторых, здесь автор “забывает” припомнить чуть ранее поставленного Чорану в пример антифашиста Томаса Манна, который вообще сделал все возможное, чтобы поскорее вырваться из казармы. Понятие моральной вины Чорану вообще “явно совершенно чуждо”, и он давно уже “трансформировался... в носорога”, — заявляет исследовательница.

Впрочем, с Элиаде автор обходится еще круче. Элиаде в ее изображении — параноидальный себялюбец, “воинствующий румынский ультранационалист” с амбициями “планетарного масштаба”, да и вообще “псевдоисторик”…