Новый Мир ( № 6 2011)

Большая часть писем Льва Шестова1 сгорела во время общероссийского пожара в 18-м году. Уцелели разрозненные клочки. Самые ранние из них, киевские (я гостила в Воронеже), полны кристально-прозрачной, солнечно-щедрой любви и заботы. Я не умела ценить их в те дни. Неопытное сердце, еще не залечившее недавней раны своей фантастической и безнадежной любви (к доктору П.2), не понимало, что настал час его обручения. Чувствовало в религиозном порядке важность этой встречи, но прислушивалось в ней только «к философии и литературе», пугалось всякого намека на возможность брачного характера отношений. Термин «философия и литература» как характер нашего общения зародился в те дни от случайно подслушанных слов маленького шпиона, гимназиста Юзика, который по соглашению с любопытствующей немкой-бонной взялся проследить, о чем мы говорим целыми днями. Немка завистливо и ревниво возмущалась… Я была тоже на положении бонны, но более квалификационной в миллионерском доме сестры Л. Ш. И ревнивость немки относилась не к тому, что sie sind beide verlieben3, а к тому, что я из бонн могла попасть на высшую, недоступную ей ступень социальной лестницы. Подкупленный вареньем и другими лакомствами (немка была также и экономкой), Юзик то и дело вырастал из-за кустов над нашими головами, когда я гуляла в парке или в лесу с детьми и с bruderом4. Вскоре ему это надоело. И он громко признался в безрезультатности своего шпионажа. «Когда ни подойдешь к ним, только и слышишь философию да литературу», — жаловался он. Ницше, Толстой, Достоевский, Шекспир были нашими ежедневными, неубывными темами. Лирическая же область наполнялась только пением. У Льва Шестова был обаятельного тембра голос и высокоартистическая манера пения. Он готовился перед этим к карьере певца и часто говорил потом, что променял бы на пение свое писательство, если бы не пропал голос (для сцены, камерным певцом он мог бы оставаться и при изменившихся голосовых средствах). Лев Шестов пел из «Риголетто», из «Джоконды», из «Севильского цирюльника», шаляпинские (и не хуже Шаляпина) «В двенадцать часов по ночам», элегию Массне, «О поле, поле, кто тебя», «Ты одна, голубка Лада» из князя Игоря. Были письма в короткий момент, когда я пошла навстречу обручению, где он называл меня Ладой. Тогда это слово не пробудило во мне ответного трепета. Теперь, когда мне 62 года, оно как ласка коснулось души. Потому что, если бы мы прошли жизнь в той степени духовного единения и в той любви, возможность которой я услышала в себе через 15 — 16 лет после нашей первой встречи, и теперь в 62 года он мог бы называть меня именем Лада. Потому что ни с кем в мире не была моя душа в той степени радостного, творческого и гармонического единения, как с ним. В то же время, очевидно, прав был институт, отводящий меня в дни молодости от физиологической стороны брака. И брак мой с Л. Ш., если бы суждено нам было пройти через него на этом свете, должен был бы остаться неподвластным гению <нрзб>, бесплотным, бездетным.

1 Письма Л. Шестова к В. Г. Мирович пока не обнаружены.

2 Доктор Петровский.

3 Они влюблены друг в друга (нем.) .

4 С братом (нем.) .

28 июля

Молодой мечтатель, юный друг мой, Даниил Андреев сидит в Трубчевске, а душою то и дело пребывает в Индии. Уверен, что попадет туда не позже, чем через пять лет. В сегодняшнем письме прислал такие стихи, посвященные его прародине:

Уйду от мертвого колодца

В твои певучие деревни;

Над чашей голубого лотоса

Прочту века во взоре древнем.

Под вечно ласковыми пальмами,

В цветах невиданного счастья,

Ночами Индии хрустальными

Переберу твои запястья.

В утихнувшего сердца заводи

Да отразятся в час отрады

Подобно золотистой пагоде

Бесплотные Упанишады.

И душу золотыми петлями

Завяжут мудрецы и дети,

Чьим голосам внимают медленным

Из сумрака тысячелетий.

Обнадеживает меня, что я прочту его книгу об Индии, — книгу, которая появится через десять лет. «Вам тогда будет всего 72 года. Живут ведь и дольше».

14 августа

Из Даниного1 письма:

«Тут была одна ночь, проведенная у костра, гораздо более значительная, чем ночь на Ивана Купалу, о которой Вам писал. Река Нерусса одна из тех, что по легенде орошила рай. Почти таитянская гармония, хотя и другая по тонам. Спутники мои уснули, и я один бодрствовал у костра и просидел всю ночь с первой затеплившейся звезды до последней погибшей. Ночь была божественная — другого эпитета не может быть, и развертывалась как мистерия со своим финалом — закатом луны, полным необыкновенного трагизма…»

Как дорого мне это 35-летнее дитя (Даниил). Кого мы знали четырехлетним, тот и в 40 будет для нас «дитя» в каком-то смысле. Душевная ткань таких людей в нашем представлении нежнее, чем у других; все, что они делают, будит в нас особый интерес, как если бы мы присутствовали перед чем-то новоявленным. И труд и достижения таких людей хочется оберечь, облегчить, поощрить.

1 А н д р е е в Даниил Леонидович (1906 — 1959) — поэт, прозаик, философ-мистик, автор «Розы мира». В. Г. Малахиева-Мирович была наставницей поэта.

3 сентября. Москва