Новый Мир ( № 6 2011)

Возможно, если б не это увольнение, Миха прожил бы иную жизнь, преподавал, разрабатывал бы свои методики работы с глухими, защитил бы диссертацию, стал видным дефектологом. Научная работа, любимое дело — это та ниша, где находили убежище многие, испытывающие отвращение к режиму. Саню Стеклова, например, спасает от активного диссидентства музыка: он слишком увлечен профессией, чтобы думать о политике. (Хотя после само­убийства Михи он впадает в депрессию и в конце концов решает эмигрировать, воспользовавшись фиктивным браком.)

Натура Михи требует дела, и он уходит в диссидентство, начинает издавать журнал, принимает близко к сердцу дела крымских татар. Ну и кончилось все арестом.

Хрупкий Миха оказался крепким орешком для КГБ: не каялся, не кололся, на суде произнес замечательную речь, в лагере держался твердо. Но к концу срока ждал его сюрприз: покаяние блестящего Сергея Борисовича Чернопятова, сдавшего зятя с потрохами (Миха женился на дочери старого диссидента, влюбившись в нее по уши). И когда замаячила угроза нового ареста и следователь поставил его перед выбором: тюрьма или эмиграция, а капризная эгоистичная жена ехать наотрез отказалась, Миха не нашел другого выхода, кроме самоубийства.

Можно было бы сказать, что Миха слишком идеален, что таких совестливых, самоотверженных, с обостренным чувством справедливости людей просто не бывает. Но именно у Михи есть прозрачный прототип: Илья Габай. Родился он, правда, не в Москве, а в Баку, но дальше автор следует вехам его биографии: и раннее сиротство, и опыт детдома, и жизнь впроголодь, и учеба в пединституте, и работа в школе для глухонемых, и увлечение новыми методиками сурдопедагогики, и стихи (слабые, но трогательные), и борьба за права крымских татар, и самоубийство.

«По убеждению всех, знавших его, Илья Габай, с его высокой чувствительностью к чужой боли и беспощадным сознанием собственной ответственности, был олицетворением идеи морального присутствия», — говорится в его некрологе в 30-м выпуске «Хроники текущих событий». Миха Меламид, на мой взгляд, — тоже дань памяти Илье Габаю.