Симфонический процесс состоит в изложении и последующем дроблении двух противоположных тем (их называют главной и побочной; в старых учебниках композиции они иногда характеризуются как “мужская” и “женская”). Темы делятся на мотивы и субмотивы, которые противо- и сопоставляются, чтобы заострить их контраст — довести его до кульминационного конфликта, и выявить сходство — довести его до тождества, обозначающего завершение опуса21. Если пользоваться словесно-интонационными аналогиями, то схема симфонии (и цикла в целом, и его модели — первой части) такова: “Да. — Да? — Нет. — Нет? — Да! Или... — Нет! Или... — Да? — Нет? — Нет-нет-нет! Никогда!!! — А может быть, да? — Да нет... — Н-да... нет, да! Конечно, да! — Никаких „нет”! — Да-да-да! Да!! Да!!!” Симфония подчинена телеологической динамике. Она шагает от начала к концу, не давая слушателю оглядеться по сторонам. Эта тенденция достигает кульминации в симфонии бетховенского склада: в ней время превращается в единственное измерение существования22 .
Если витальная модель симфонии — шаг, то мелодика русской крестьянской протяжной песни, как и православного распева, “дышит”. Она живет не дроблением, а суммированием-наращиванием. Исходное интонационное зерно прорастает; к вариантам-продолжениям прибавляются другие варианты, которые имеют свои продолжения. Финальная точка мелодии не задана; цель процесса музыкально не артикулируется — ее просто нет. Если искать речевых ассоциаций в духе предложенных в связи с симфонией, то получится нечто вроде: “Да-а... Да + ой + да-а-а... Да + ой + да + эх + да-а-а...” Музыкальная мысль движется как будто не во времени, а в пространстве. Для нее важно не прибытие из точки А в точку В, а заполняющее пребывание. Она мыслит звуковые “места”, и не мыслит даже, а обживает их.
Калинникову удалось соединить телеологическое время, притом в самой быстрой (поскольку предельно компактной) версии, и обживание пространства, притом долгое, “многовековое”, медленное (в его симфонии имеется, в сущности, одна-единственная тема — все остальные вырастают из ее интонационной рассады, а при малой плотности разнородных интонационных событий музыкальный процесс замедляется). Извлечена эта “быстрая медленность” из глубины собственно “медленного”. Для его незвучащей модели (дыхания) найдено точное звуковое воплощение.
Обратимся к первой части симфонии и оттолкнемся от одной из ключевых точек формы: изложения главной темы.