Новый Мир ( № 8 2004)

Эти новые “музыки” формировались двумя извечными стремлениями европейца-музыканта: найти новое и небывалое и одновременно вернуться в потерянный музыкальный рай древности1. Но если в этих далеких теперь потрясениях музыкальная традиция устояла, сумев примирить непримиримое в “больших” стилях, то близкий нам XX век, несомненно ставший очередным музыкальным переворотом, часто кажется катастрофическим процессом утраты единства и исчезновения самой его возможности. В самом деле, люди, ищущие истинный “новый — старый” звук, образовали в настоящее время две почти герметичные музыкальные области: мир так называемого “академического авангарда” и пространство некой “музыкальной археологии”, в котором живут аутентичное исполнительство старинной европейской музыки и фольклорное исполнительство. Музыканты, желающие иного, видятся иногда двуликим существом: композитор — экспериментатор и новатор — совмещается с исполнителем-аутентиком. Таким человеком был малоизвестный у нас Эдгар Варез, один из “классиков” авангарда, почитающийся сейчас предтечей многих направлений второй половины ХХ века (сериализма, сонористики, электронной музыки). Но в 20-е годы он был широко известен и как организатор “Хора Нью-Йорка”, одного из первых американских ансамблей, исполнявших музыку XIII — XVI веков. Такова также и судьба выдающегося композитора Андрея Волконского, чье музыкальное диссидентство в 60-е заключалось в создании первого в СССР ансамбля старинной музыки “Мадригал” и в сочинении фортепьянных пьес в гонимой тогда двенадцатитоновой технике.

Все возрастающие сложность и специфичность каждого вида музыки не оставляют в настоящее время даже такого, формального, пути к объединению. Бесконечный каскад исполнительских-композиторских школ, техник сочинения, самостоятельных типов-жанров музыки отлично укладывается в постмодернистскую картину мира-хаоса и катастрофы; традиция, служившая идее гармонии, все больше видится инструментом звуковой дезориентации. Музыканты живут словно в непрерывном звуковом стрессе, в огромном потоке музыки, словно отрицающем какую-либо духовную значимость звука. Но существуют еще редкие моменты звуковой чистоты и ясности, моменты гармонии, собирающие человека в единое целое, — и это подлинное чудо наших дней...