Новый Мир ( № 8 2007)

После этого трусливый Анохин сменил гнев на милость. А может, ему просто надоело собачиться? Говоря про памфлет, я даже и не предполагал, что когда-нибудь стану описывать эту жизнь в Новогорном. Меньше всего сейчас мне хочется язвить и задираться, тем более что чем дальше уходит это время, тем отчетливее я понимаю, что там, в Новогорном, прошли два самых счастливых года моей жизни.

Старлей Анохин был прав, угадывая в нас с Кафтановым чуждый элемент. Перед отбоем, когда в политотделе никого не оставалось, мы включали старый радиоприемник и слушали вражьи голоса. “Голос Америки”, “Немецкую волну”, “Радио Свобода”. Антона интересовали события, происходившие на площади Тяньаньмынь, меня — культурые передачи, типа “Поверх барьеров”. Их тогда уже практически не глушили. Или глушили, не помню. Однако гласность наступала. Но не настолько, чтобы прилипать к контрабандному радиоприемнику из самого, можно сказать, центра боевого назначения.

Сюрреальная, должно быть, картина — два парубка в военной форме, поедая жареную картошку, обсуждают проблемы мироздания под шум враждебных радиоволн. Градус интеллектуальных исканий достигал предельного напряжения — мы много читали, всем интересовались, беспечно любопытные, как никогда раньше, бескорыстно поглощали массу информации, думали, пытались делать выводы. Сочиняли — да, пока только стихи, но ведь стихи, гигиена юноши, есть первоначальный (внутриутробный) период любой творческой в будущем единицы.

А что нам еще оставалось делать? Лишенные свободы и привычных домашних радостей, как могли организовывали личное пространство. Пытались его организовать. Плюс, конечно, сублимация. Слушая “Травиату”, я печалился о потерянной любви, у Кафтанова на родине тоже остались незавершенные отношения. Он говорил о них мало, избегал конкретики. Все это больше напоминало культ прекрасной дамы, которую предчувствуешь всем сердцем. По крайней мере, на вопрос о своей девственности Антон никогда не отвечал. Уходил в сторону. Напускал еще больше туману.

Понятно, что девственником в армию идти стыдно. Первый вопрос, который задали в армии (только что в бане меня переодели в новое х/б и отправили в учебный корпус, где в обычном школьном классе с партами сержант Баруздин вел урок по уставу караульной службы):

— А ты кусок живой п... видел?