Вдвоем они начинают скользить по цементному полу. Генеральный секретарь ЦК КПСС Горбачев молчаливо взирает на бальные танцы со стены. Строев успевает радоваться.
— Видите, видите, вот так, раз-два-три, раз-два-три… Эх, жаль, музыки нет.
— Сейчас будет, найдем, — вполне серьезно, сосредоточенно даже, говорит старший сержант Бороздин, дембель которого очередной раз отодвинулся на неопределенное время.
— Не надо, не надо, — бросается разубеждать его Строев, — пусть солдаты немного поспят…
— Ну тогда без музыки давай, я тоже научиться хочу, — говорит угрюмый Бороздин.
К учителю бальных танцев выстраивается сержантская очередь.
Первая рота ест на втором этаже. Собираемся возле казармы и маршируем через плац с песней. В столовую солдаты заходят по одному, чинно и благородно, но уже на лестнице разгоняются: важно занять лучшие места. Тут-то их и поджидает замполит Журавлев, переживающий за морально-нравственное состояние вверенного ему личного состава.
— Ух ты, свежие огурцы! — кричит рядовой Пиво восторженно.
Глаза старлея Журавлева загораются нездешним светом. Слуга царю, отец солдатам. Ему радостно, что рядовому Пиво радостно. Гордится, как если бы сам эти огурцы вырастил и собрал.
После обеденного перерыва, раскидав почту, ухожу на химполе. В почтальонской сумке через плечо плащ-палатка, заныканная на обеде горбушка черного и сегодняшний улов — письма, газеты и журналы, толстенная пачка. Весь спектр существовавших тогда еженедельников, вплоть до “Литературки”. Основные ежедневные. Иллюстрированные и даже некоторые толстые журналы: библиотека получает “Новый мир” и “Иностранку”, а майор Зельманович — “Дружбу народов”. Третья рота выписала журнал “Звезда”, очевидно решив, что он про боевой дух и что-нибудь военно-патриотическое. Но “Звезда” публикует декадента Набокова. Его же теперь все журналы наперегонки распечатывают.
Лето перестройки и гласности, страницы пухнут от запретности. От некоторых статей и очерков дух захватывает. После отбоя обсуждаем с Терзи письмо коммунистки Нины Андреевой “Не могу поступаться принципами” в “Советской России”. На следующий день старлей Журавлев начинает очередное политзанятие с цитат из этого письма. Когда он приносит мне рукопись автобиографической повести “Капля крови”, она без единой помарки напечатана пижонским шрифтом машинки “Москва”. На политинформации Журавлев зачитывает фразы Нины Андреевой, выделенные красными или синими чернилами.