Народ дивится, но понять метаморфозы не в состоянии. Да и дембель всяк приближает как может. Сержант Вика альбом мастырить принялся, сидит в подвале с бригадой помощников и странички лаком покрывает. А сержант Димка под “дембельский аккорд” ленинскую комнату переоборудовать взялся. Такое ему почетное поручение сделали, мол, одобрим — так немедленно можешь вещички собирать и к торжественным проводам готовиться. И ведь знает: офицерам веры нет, во всем, что касается дембеля, народ и партия едины не бывают, ан нет, нервничает и на художников доморощенных покрикивает, чтобы успели.
До него за убранство и идеологический заказ старлей Журавлев брался, но вышло как в “Золотом теленке”, где товарищ Бендер художника изображал, — неделю всей ротой выпиливали из пенопласта буквы для лозунгов, а вышло вкривь и вкось. Стенды тоже переделывать заставили: не спасла Ковальчука каллиграфическая выучка. Короче, в роте шум и гам, Лыс с Мишкой из каптерки носу не кажут, группа “Мираж” разоряется из бабинного магнитофона на всю казарму: “Музыка нас связала, тайною нашей стала”. После группы “Мираж” вступает Сергей Минаев с композицией про брата Луи, “не нужны мне твои поцелуи…”. Дневальный кричит: “Смирно!” — и история братца Луи обрывается на самом интересном: начпо Колупов ленинскую комнату инспектировать заглянул.
Ночью кореец Ли, командированный на кухню, приносит кастрюльку с перченым мясом. Киприянов в наряде, ближе к утру есть захотел “чего-то необычного”. Ли приготовил “хе”. Кажется, из собаки, пойманной между химполем и дуркой. Или только сказал, что собака, пойди и проверь: корейцы — они же, бестии, хитрые.
Дни все теплее и длиннее. Вот уже и обратный счет пошел. Сто дней до приказа. Каждый день на вечерней поверке, если нет в роте старших по званью, хором выкликается очередное числительное. Крестики в календариках стремительно приближаются к семи сотням. Дембеля радуются, а я с каждым днем все печальнее и печальнее. Чувствую почву, уходящую из-под ног. Нынешнее положение вполне устраивает. Так ничего бы и не менял. Никогда. Близится момент принятия решения. Лежишь до рассвета (днем еще у Наташки выспался), булгачишь, думу думаешь — как все развернуть в правильную сторону.
И не находишь ответа.