Новый Мир ( № 8 2007)

О Викторе Сосноре пишут нечасто, но уж если и пишут, то всегда говорят о легенде, об особом языковом волшебстве поэта и, конечно, о его “трудности”. “Трудность” — есть, и она прежде всего — читательская. В случае Сосноры “трудность” есть “твердость”, кажется, именно об этом написал в статье “Против течения” (1984) Вл. Новиков, говоря о том, что нравственные уроки поэзии “могут быть претворены во всем смысловом, образном, ритмическом строе стиха. Именно таким путем идет Виктор Соснора, реализуя свои максималистские установки к кристаллической твердости стихового мира, не давая читателю отдыха и расслабления, требуя от него постоянного душевного труда”. И выше: “Это поэзия преодоления преград, мучительного труда, подвижничества, добровольного самоотречения”.

Я бы сказал, что стихи Сосноры — это всегда трагедия, даже если они — победа. Читал этот великий стихотворный труженик завораживающе-обнаженно, в абсолютно “антиактерской” манере, не скандируя, но выпевая себя, придерживаясь ритма-графики текста.

Сейчас, когда выпущены аж три компакта с его авторским чтением, записанным в новом веке, я жалею лишь о том, что слушателю-новичку не с чем будет сравнить это чтение, точнее, что он не сможет протянуть прочную звуковую нить от прежнего “человека-поэта” — к нынешнему. Между записями 60-х и 80-х годов и теми, что сделаны сегодня, когда В. С. не слышит себя (но слышит свою музыку), плотной воздушной подушкой стоит Время. И дело тут совсем не в том, что “оно никого не щадит”, простоэтомузвуку предшествовал

тотзвук. Впрочем, в Интернете живут кое-какие старые записи Сосноры, в частности сделанные в Новосибирске в 1965 году9.

Как жетогдачитал Соснора? “Сосредоточенно. Не суетясь из-за того, что магнитофон уже включен, долго перекладывал машинописные листки… Выбрал „Вечер на хуторе”. Голос звучит рояльно, почти все время оставаясь в диапазоне одной низкой октавы. Каждый звук четок, только клавиша „р” чуть западает — оно получается грассированным. Не поет, а негромко шагает. Всего раз повышает голос, на словах: „у гадов — гадов-щина”, — и плакать хочется от сочувствия, так и видишь, сколько горя принесли ему разные гады” (Ольга Новикова).

Интересно, что сталось с теми пленками, которые были в архиве у Лили Брик? В описи катаняновского фонда о них — ни слова.

Сейчас передо мной две книги: в каждую вложены компакт-диски.