Новый Мир ( № 8 2008)

То, что запечатлено в приведенном тексте, можно назвать “виде2нием”: это описание увиденной, овеществленной, но вместе с тем “иной”, трансцендентной реальности. Корабль, таким образом, при всей культурной нагруженности в христианской (к примеру) традиции, — здесь отнюдь не аллюзия и не символ, а мистическое переживание лирической героини, причем, видимо, соединенное (почему-то, по закону произвольных ассоциаций) с романсом Алябьева “Соловей”, отчего и появляется странное слово “Корабе2ль”:

Корабель мой, корабель.

Мертвые — легче,

Но с каждым мигом их больше.

Это аффектированная речь медиума. Поэзия как искусство расстановки слов-— меньше, чем то, что она должна транслировать. Поэтическое высказывание Шварц-— это своего рода игра в юродство, темное бормотание пифии, не удостаивающее быть правильным. Но здесь следует подчеркнуть слово “игра”. Несмотря на темноты и юродство, “поэтическое” как эстетическое удерживается, а спонтанное оказывается предметом неустанной заботы и моделирования, следствием волевого преодоления инерции стиха. Героиня-медиум и автор-поэт, мифологическое и эстетическое сложно взаимодействуют в ее текстах, напоминающих монологи героев античной трагедии. На отчасти театральную природу своих произведений (или, вернее, своего высказывания) указывает и сама Шварц — например, в стихотворении “Похороны рифмы” и в развивающем его стихотворении “Ночь театра”.

Сегодня небеса как светлое болото,

В котором утонуть не страшно отчего-то.

В саду таится деревянный театр,

В котором призраки танцуют па-де-катр.

К стене приклеены две горбоносых маски,

Глядящих весело на струпья старой краски

Светло-сиреневой. А за стеною зал,

Где запустенье правит бал.

Он мой двойник, подобна я театру,

В котором

призраки твердят всё ту же мантру.

Какое светлое болото это небо!

Ах, к рифме так привязчива потреба.

Хотя она, как мнится, устарела.

Но говорила — что сама хотела.

Ее подбрасывал как карту Аполлон,

Но вот поэзия истаяла, как сон.

(“Похороны рифмы”,курсив мой. —Е. В.)