Каждый день поступали зловещие московские новости. Телефон выкидывал порции страха: такие-то исключены, уволены, лишены степеней, отстранены от “идеологической работы”, собрания, активы, голосования, резолюции, меня тоже ищут. Советовали: затаись, сиди в Ялте сколько сможешь, бери бюллетень.
Там, в Ялте, можно было понять, какое великое дело эффект отсутствия. Минутами становилось так плохо, как не было потом в Москве, особенно когда мы узнали про Люду3. Мы с Ритой не спали почти всю ночь, я плакала, а у нее сделалась нервная чесотка, и она до утра ворочалась.
Но защита моря, неба, холодной мартовской жары надежна. Ялта никогда не казалась мне более прекрасной. В густом тумане мы поднимались на Долоссы, и туман вдруг разом обрывался, открывая сверкающие снега и зеленые сосны Уч-Коша, — я туда попала впервые. Гурзуф был тихий, пустой, благоухающий, в мягкой дымке, как в детстве. Крым снова был Крым. И главное — рядом были Маша и Андрей, которые, при всей своей отвратительной лени (их в походах приходилось подгонять, как коз, иначе они безобразно плелись), уже там показали себя друзьями, с которыми ничто не страшно, с такими — не пропадешь.
Уезжали 2-го апреля. Тихо шурша, такси отъехало от “Ореанды” и свернуло с набережной. Мы прижимали к себе три кипариса в горшках и цветущие розовые ветки. Накрапывал дождь. Те, кто оставался в Ялте, грустно стояли у подъезда. Они прощались со мной и целовали меня как разведчицу из библиотечки военных приключений, которую сейчас закинут в тыл врага. Среди них мне хотелось бы заметить драматурга К., приехавшего накануне из Москвы и передавшего нам последние новости. В качестве очевидца. К. еще раз встретится на страницах данного правдивого и печального повествования. Леня Зорин, Борис Балтер, К. и остальные махали нам вслед. А такси катило меня на голгофу, взлезало на перевал. Прощай, море!
АПРЕЛЬ
Мы прилетели вечером. Нас фальшиво-любезно приветствовала вредная лифтерша Нюрка. Со своими кипарисиками мы вломились в квартиру и тут же побежали наверх, застав Людку вполне бодренькой, веселой и на бюллетене. Она рассказала, что к ней наладилось паломничество, носят цветы, будто на могилку, и что, когда она увидала одного старика-киноведа, поднимающегося к ней на четвертый этаж, она поняла, что тот совершает гражданскую смелую акцию, и даже смягчилась к нему.