Я не успела перевести дыхание от сокрушительного удара под вздох, как с пол-литром, в сопровождении своей жены вошел Ф. С., завсектором, мой уважаемый шеф. Он был очень оживлен, возбужден и с ходу начал рассказывать что-то про козни и сплетни, переходя к “Вопросам киноискусства”, четвертому тому и своему разговору с дирекцией.
— Ты не волнуйся, ешь мясо. Бог с ними, — твердила я, желая быть хорошей хозяйкой и избежать скандала.
Он же никак не хотел остановиться:
— Я им говорю: в 49-м году некоторые люди печатали космополитов, и что теперь? Теперь они честно смотрят людям в лицо. Я им говорю: в первом томе такие главы, как “Кулешов” или “ФЭКСы”, написанные Зоркой, может написать только специалист, который три года сидел на этой теме… А четвертый том, я им говорю, вы увидите, выйдет за тремя подписями: Белова, Дробашенко, Зоркая…
— Ты ешь, черт с ними.
— Ты пойми, невозможно оставить вас редакторами: Белова исключена из партии. Перед тобой я считаю своим долгом быть честным — вопрос о твоем исключении предрешен. В институте комиссия. Чекин копает под сектор. Тучи над сектором. Наш труд…
— Ничего, вот все уляжется, я выздоровею и, когда пройдет волна, подам в суд на Чекина за клевету. Чего это он тебе и “Рублеву” антисоветчину шьет!
— Что ты! Что ты
И пошел, пошел, пошел, что сектор надо спасать и нас надо спасать. А как? Способы спасения я уже знала: спасать, вычеркивая отовсюду и выгоняя отовсюду.
Тем временем пришли еще люди. Это была Ируся6, вся сверкая красотой, бледная и прекрасная. Я ее видела после Ялты в первый раз. Она еще ходила неопознанной. Галя у нее была больна. Пришел с вином, очень веселенький, и Дезик Самойлов за Медведевой. Все перешли в комнату за стол. И я сидела за столом, впервые так долго. Мне было очень и очень паршиво. Это один из самых тяжелых вечеров, оставшихся у меня в памяти шести месяцев.
Сидели, беседовали, чуть отвлекшись благодаря новым посетителям. Тут я попросила налить мне водки и сказала тост: