Новый Мир ( № 8 2009)

Из протокола допроса М. Яншина: «…в обществе Вл. Вл. нам было всегда очень приятно бывать. Мне и Норе (моей жене) было приятно бывать с человеком душевно сильным и здоровым, лишенным всяких „мердихлюндей” и меланхолей, что часто встречалось в среде других людей, нас окружавших»[9]

.

В донесении агента «Арбузова» Я. Агранову от 18 апреля 1930 года говорится, что «сестра поэта Людмила, которую не пустили в кабинет (шло следствие), твердила: „Я не могу этому поверить. Я должна сама увидеть его. Не может быть, чтобы Володя, такой сильный, такой умный мог это сделать”»[10]

. План разговора Маяковского с Полонской накануне смерти содержит пункт: «11). Я не кончу жизнь не доставлю такого удовольст<вия> худ<ожественному> театру»[11]

.

Кстати, Николай Асеев рассказывал: «В 1913 г. в Петербурге была проведена под видом вечеринки тайная консультация психиатров для определения его умственных способностей»[12]

. Тайный консилиум не обнаружил патологии: Маяковский был признан психически здоровым человеком.

Эти свидетельства ставят объективность экспертизы Г. И. Полякова под сомнение. Было бы интересно узнать мнение независимых специалистов по поводу заключения, сделанногозаочно.

Версию самоубийства, утвержденную официальным следствием, старательно проводили Лиля Брик и ее окружение. Они — а не мать, не сестры, не друзья — искали предрасположенность к суициду в характере поэта. Лиля Брик утверждала, что Владимир Владимирович не раз делал попытки покончить с собой. Первая была в 1916 году: «…рано утром меня разбудил телефонный звонок. Глухой, тихий голос Маяковского: „Я стреляюсь. Прощай, Лилик”.