Новый Мир ( № 8 2009)

Под влиянием серии сформировался в советское время сам жанр биографии как своего рода житийной литературы. Объект повествования должен быть безупречен во всем: в творчестве, в личном поведении, в любви. Все это относится и к писательским биографиям, хотя их удельный вес в нескончаемой серии был не так уж высок. С творческими личностями же случается всякое: они могут быть жестоки, самолюбивы, деспотичны, капризны, эгоцентричны, мстительны, трусливы, совершать неблагородные поступки, ревновать к чужой славе, вступать в досадные конфликты друг с другом. Но задача биографа виделась в том, чтобы утаить часть правды и покрыть неприглядные моменты слоем позолоты. Не оттого ли возникал азарт стереть этот слой? Отчасти в этом ключ к сенсационному успеху в литературной среде блистательной, злой и несправедливой работы Белинкова об Олеше или разоблачительной книги Карабчиевского о Маяковском - в ту пору, когда, изданные за рубежом, они ходили в тамиздате.

В девяностых годах литературный иконостас подвергся массовой ревизии. Появились разоблачительные и полуразоблачительные биографии недавних советских святых. Трудно даже представить себе, чтобы в советское время могла печататься в толстом журнале биография Алексея Толстого под названием “Красный шут” (тем не менее исчезнувшим в книжном варианте), награждаться государственной по сути премией (“Большая книга”), а ее автор, Алексей Варламов, в интервью в связи с наградой говорил бы, что изначально Алексей Николаевич Толстой как человек был ему несимпатичен и что он видит задачу биографа в том, чтобы “как минимум демифологизировать, демистифицировать своих персонажей, как максимум - разгадать код их судьбы”.

Но демифологизации и демистификации подвергся лишь старый иконостас, в то время как был стремительно воздвигнут новый пантеон литературных святых (Булгаков, Платонов, Пастернак, Мандельштам, Ахматова, Цветаева). Меж тем именно в ХХ веке особенно заметной стала роль биографии в творчестве художника. Легенда, миф сделались частью творческой стратегии, а судьба непосредственно влияла на восприятие текстов. Не надо было быть пророком, чтобы предположить: наступит время, когда будут сделаны попытки поколебать и этот треножник.