— Vladimir Shishkoff Orthodox Priest (Владимир Шишков Православный Священник).
В девяностых годах, как помним, началось засорение русского языка английскими словами.
Мой любимый поэт Тимур Кибиров писал:
А брокер с дилером и славный дистрибьютер
Мне силятся продать “Тойоту” и компьютер…
В те времена я встретился на телевидении с Ириной Хакамадой,
и между нами состоялся такой разговор. Я сказал:
— Насколько мне известно, вы занимаетесь проблемами малого бизнеса?
Она это подтвердила.
Тогда я произнес:
— Мне кажется, в этой сфере сейчас требуется некий новый термин.
И я этот термин изобрел. Но у меня два варианта, и я не знаю, который предпочесть. Что вам кажется лучше — “нацбизнесмен” или “бизнеснацмен”?
Тут собеседница моя затруднилась с ответом.
В 1997 году нам предложили взять в аренду здание, которое занимает наш приход. Для того чтобы оформить договор, требовалось
получить согласие ГУП “Ритуал” — так в теперешней Москве именуется похоронное ведомство.
И вот я отправился в этот самый ГУП (Государственное унитарное предприятие). Там меня принял заместитель директора по фамилии Тиганов. Он был весьма любезен и тут же дал свою подпись, каковую заверил печатью. Уходя из здания “Ритуала”, я думал: “До чего же приветливый человек! Как только мы будем в состоянии выкупить наше здание, я снова обращусь к нему”.
Прошло примерно полгода. И вдруг я узнаю из вечерних новостей, что этого самого Тиганова застрелили возле его дома…
На другой день у меня был разговор с главой управы Головинского района. Он мне объяснил:
— Что вы удивляетесь? В Москве кладбищенский бизнес по доходности занимает третье место — после торговли оружием и наркотиками.
В середине девяностых я познакомился с архитектором Юрием Георгиевичем Алоновым. Он — не только практикующий зодчий, но и преподаватель. Среди его коллег по Архитектурному институту был пожилой профессор — один из самых уважаемых сотрудников, специалист высочайшего уровня, человек пунктуальный, полный собственного достоинства.
В один из дней у них в институте было заседание, и он не пришел. Коллеги решили, что он захворал… Но с опозданием на тридцать минут профессор появился, и на нем, что называется, лица не было.