Новый Мир ( № 8 2011)

Хорошо, что я не историк, потому что когда история настолько герметично закрывается в пределах одного поколения и уже внуки абсолютно не способны постичь, в каком мире жили их дедушки и бабушки, хотя провели с этими дедушками и бабушками полжизни, то что может пытаться уразуметь историк в жизни казацких гетманов или древних зодчих эпохи барокко. Достоверности в таких попытках, наверное, не больше, чем в спортивных прогнозах любителей букмекерских ставок. А может быть, подобные прогнозы подтверждаются даже чаще.

 

Из письма бабушки к одесской подруге, 1991 год:

В этом году мы с Софийкой

(Софийка — это я)задержались в нашем доме под Нижним Синевидным дольше, чем обычно. Почему-то не хотели сохнуть грибы. В этом году было ужасно много грибов — мы насобирали больше, чем обычно. Но решили не отвозить домой. Даже в августе ни разу не ездили: решили отдохнуть от всего этого. Софийке через год поступать куда-нибудь учиться — надо беречь силы, пока есть возможность. Я наслаждаюсь ее обществом, каждый раз побаиваюсь, что больше она не захочет ехать со мной. Даже тайком радуюсь, что у нее не сложились отношения с одноклассниками и нет какой-то устойчивой компании. Но студенческие годы неизбежно отдалят ее от меня, и я снова останусь совсем одна.

Помнишь, как в 1968-м ты приезжала к нам в гости и мы поехали в Карпаты? Тогда все лето мы читали только французов, все, что смогли найти, даже Альфреда де Мюссе, который раньше казался мне слишком манерным. Я тогда решила выучить французский, но так и не выучила.

Теперь все как-то уже не так. Может, дело в возрасте, как ты думаешь? Читаю Антонича и Свидзинского в каких-то доисторических изданиях. Интересно, доживем ли еще до новых?

Это одно из бесчисленных писем, в которых можно угадать хотя бы приблизительные параллели с реальностью, даже короткую вспышку оптимизма, не очень характерного для моей сдержанной бабушки. Совсем не такие письма писала ей подруга из Одессы весной 1986-го.

 

Мне уже в который раз снились холодные скользкие стены, по которым спускались шестикрылые серафимы. Почему-то я была убеждена, что эти уродливые насекомые — шестикрылые серафимы. Я сидела на каменном полу, покрытом слизью, и была полностью голой, с распущенными длинными волосами, которыми накрывала себе колени, потому что ноги болели от артрита и варикоза. Я раскачивалась и медленно декламировала цветные стихи Рембо. Когда дошла до “у”, зажмурилась и заплакала. Сезон в аду у нас сейчас, сезон в аду.