Новый Мир ( № 9 2005)

В упомянутых мною Соединенных Штатах активно действует множество неправительственных организаций, берущих на себя защиту того или иного человека, попавшего в «смертный коридор». При этом обнародуются как мнения защитников, знавших ожидающего смерти заключенного совсем другим и в другом качестве (мнения родных, друзей), так и мнения родных жертвы (кстати, случаи отказа от государственной мести со стороны близких родственников жертвы не столь редки) и тех, кто жаждет этого наказания… Эти постоянные дискуссии поддерживают внимание общества к проблеме смертной казни, заставляя многих вновь и вновь искатьличные аргументы

«за» или «против».

В конечном итоге решение «за» или «против» смертной казни, каса­ющееся жизни и смерти человека, должно быть максимально личным, персональным и ответственным…

 

Пространный эпилог

Моя, если угодно, личная утопия неприменения смертной казни строится на нескольких очевидных для меня аргументах. Я попытаюсь коротко сформулировать главные из них.

Такое преступление, как лишение человека жизни (а я рассматриваю только этот, претендующий на наибольшую обоснованность, «повод» назначить смертную казнь — но никак, скажем, не случаи «государственной измены» или, например, масштабного экономического преступления), с моей точки зрения, несоизмеримо вообще ни с какой мерой наказания. Несомненно, убийство (или варварское насилие) — это действие, которым субъект ставит себя вне человеческого сообщества. Однако это не означает, что сообщество должно отплатить ему «той же монетой». А если это происходит, то серия убийств себе подобных продолжается бесконечно. Для остановки этого каннибальского механизма человеку (обществу) дана надежда, что и существо, нарушившее главный закон человеческого сообщества, всегда имеет шанс покаяния и возврата. А если нет — тогда тюремная изоляция (коль скоро не осталось необитаемых островов).

Однажды в одной из своих работ замечательный норвежский криминолог Нильс Кристи позволил себе размышление, не понравившееся многим:

«После Второй мировой войны, недалеко от лагеря смерти в Биркенау, была воздвигнута виселица. Здесь вздернули коменданта лагеря. Вот этого я никогда не мог понять. Одна жизнь — и полтора миллиона жизней! Одна сломанная шея — и горы задушенных, умерших от голода или просто убитых в том лагере. Для меня эта казнь на виселице стала знаком унижения полутора миллионов жертв. Ценность жизней каждого из них оказалась лишь полуторамиллионной долей ценности жизни коменданта.