“Порою мы оказывались рядом, но никогда меж нами не вспыхивало приязни (так мне казалось), мы оставались чужими, „остроугольными” людьми из разных миров, и если с какой-то сухой, лаконичной мыслью Кожинов обращался ко мне, то и ответ мой был столь же лаконичен, порою даже холоден, словно мы однажды зальдились сердцем друг к другу и не могли оттаять. Но эта манера отношений меня не задевала и никогда не обижала. И сейчас, по истечении лет, если что-то заметно изменилось во мне к Кожинову, то лишь благодаря последним трудам его о путях России. Его любовность, безусловная преданность „низкому”, земляному народу позволили мне шире взглянуть на этого незаурядного человека, прежде освещавшего своим духом (как мне казалось тогда) только избранных. Но оказалось, что этого света достало для многих. <…> Удивительно, но Кожинов прожил жизнь, ничего не зная, кроме книг, так мне думается, и ни разу не запнулся больно об острые углы жизни; это стены, воздвигнутые из книг, охраняли его от житейских знобящих ветров, что уносили в небытие и более мужественных, талантливых людей. Мало чего умеющий делать практически, он тем не менее обладал удивительным даром проникновения в суть предмета, словно бы сам Бог руководил им, водил его рукою <…>”.
Юрий Лотман.
Лучшее лекарство от страха. Фронтовые странички из “Не-мемуаров”. — “Вышгород”, Таллинн, 2005, № 1-2.“Военный язык отличается прежде всего тем, что сдвигает семантику слов. Употреблять слова в их обычном значении противоречит фронтовому языковому щегольству. <…> Определяющее слово 41-го — лета 42-го года было „пикировать”. Этим словом можно было обозначать почти все. <…> Прямые же значения слов табуировались. Так, например, существовало устойчивое табу на слово „украсть”. Оно казалось отнесенным к другой — гражданской и мирной — и оскорбительной семантике”.
Курцио Малапарте.
Шкура. История и рассказ. Вступление Марио Корти. Перевел с итальянского Г. Федоров. — “Иностранная литература”, 2005, № 5 <http://magazines.russ.ru/inostran>.