Собственно, возник этот вектор очень давно. Уже древние деспотии Шумера, Египта, Китая, Ассирии, Вавилона, государства инков, ацтеков были полностью глобализованными. Это выражалось в регламентации всей их социальной и экономической жизни, подчиненной единым законам, обязательным для исполнения. И беднейший крестьянин, возделывающий клочок земли, и чиновник высокого ранга, управляющий целой провинцией, были включены в одну и ту же механику бытия и неукоснительно соблюдали все ее ритуалы. Правда, глобализация здесь была «местной»: она заканчивалась на границах данной цивилизации.
Далее мы наблюдаем попытки «имперского глобализма», провоцируемые большей частью прогрессом в военном деле. Мир пытались унифицировать в македонской версии (имеется в виду империя Александра), в версии Римской империи, вобравшей в себя почти все европейские земли, в версии средневековой Европы (периода Крестовых походов), в версии Наполеона, в нацистской версии, в советской версии. Все эти глобалистские устремления оказались бесплодными: мощности тогдашних коммуникаций недоставало для связывания больших мировых пространств. Управляющие сигналы опаздывали, деформировались, ослабевали, империя разваливалась, как только достигала предела коммуникативной целостности6.
Ситуация изменилась лишь в конце ХХ века. Это было связано, во-первых, с победой либерализма, обеспечившего в международном масштабе реальную прозрачность границ, то есть неслыханную до сих пор свободу перемещения через них людей, информации и товаров, а во-вторых, с принципиальным коммуникативным прорывом: возникновением радио, телевидения и, наконец, Интернета, позволяющего установить почти мгновенный контакт между любыми двумя точками земного шара.
Это сделало мировые ресурсы мобильными. Прежде всего — транспортабельными и доступными для любого экономического игрока. Сформировалась, правда еще не в полной мере, система «глобальных потоков»: сырьевых, товарных, финансовых, интеллектуальных и человеческих. Свободно перетекая из одного региона планеты в другой, завися уже не столько от местных законов, сколько от разницы экономических потенциалов, складывающихся по большей части стихийно, такие потоки рисуют динамическую картину глобального мирового хозяйствования.