Прежние сочинения Славниковой были настолько отвлеченны, что время и место как бы не имели значения — единственным классификационным признаком служил авторский стиль, все остальное выполняло служебную роль. (В “Бессмертном” хронотоп как бы растворялся в тумане речевого потока, так что сюжет, формально привязанный к конкретному историческому моменту, волей-неволей уплывал куда-то в космические дали на манер НЛО.) В “2017” наконец возник действительный, не мнимый хронотоп, поэтому автоматически запустились механизмы соотнесения с историческим временем и локализованным пространством. А место встречи, как очень хорошо известно, в таких обстоятельствах ни одному писателю изменить не под силу: за какие экзотические декорации ни прячься, правда все равно выйдет на свет — хочет он того или не хочет, он
вынужденнопривязан кнастоящемувремени иокружающимобстоятельствам. Следовательно, роман наконец о нашем времени и нашей стране. Добро пожаловать в ад, господа, — так, кажется, говорилось в одном фильме…Когда в название выносится дата, да еще и отнесенная в будущее, сразу приходит в голову, что это антиутопия. Но законы антиутопического жанра таковы, что всегда подразумевают гиперболизацию настоящего. Если утопия есть антитеза несовершенству мира, открытая полемика с ним, то антиутопия — это, так сказать, полемика косвенная, завуалированная, форсирующая существующие закономерности, доводя их до предела с последующей деконструкцией через гротеск. Если утопия взывает к преобразованию, через него обещая перемены к лучшему, в противном случае несовершенное status quo постулируется как онтологически неизменное, другими словами: если оставить все как есть, рая не достичь, — то антиутопия, наоборот, как данность констатирует прогрессирующую деградацию, положить предел которой можно лишь целенаправленным волевым усилием: если ничего не менять, будет ад.
Но это теория, пора обратиться к тексту.