Новый Мир ( № 9 2006)

Последние лет пятнадцать были для русской литературы эпохой жестокого кризиса — не столько эстетического и мировоззренческого, сколько статусного: потеря массового читателя, хаос в книгоиздательстве и книгораспространении, перемена ценностных ориентиров когда-то чрезмерно широкой, а тут вдруг катастрофически съежившейся аудитории. Атмосфера провоцировала людей, жизненно связанных с литературой, на скепсис и малодушие: да, готовы были признать многие, литература теперь никому не нужна, и все мы, зачем-то продолжающие ею заниматься, необратимо превращаемся в маргиналов и чудаков. На этом пороге были свернуты многие блестящие критические карьеры — пошло странное время массового эскапизма, полуприличного бегства от новой литературной реальности. Достойные люди, устрашившиеся ее, готовы были прервать некую преемственную цепочку, обеспечивающую единство русского культурного пространства: а пускай оно себе рассыпается в пыль, превращается в хаотическое нагромождение “текстов”, а мы посмотрим, что из этого выйдет.

Критики и писатели становились телеведущими (где вы чаще встречаете Александра Шаталова, Александра Архангельского, Николая Александрова, Виктора Ерофеева, Петра Вайля — на бумажных страницах или в “ящике”?). Критики становились прозаиками (Владимир Новиков, Евгений Шкловский, Слава Курицын, Дмитрий Бавильский). И даже составителями энциклопедий (Сергей Чупринин).

А журнально-газетное пространство, оставленное критиками, быстро колонизировали разного качества репортеры, превратившие литературный процесс в этакий специфический вариант светской жизни: не важно, что написал имярек (да и квалификации у репортера на анализ текста не хватает), важно, в каком галстуке он пришел на презентацию своей книжки и какие достойные люди ее посетили — хоккеист Павел Буре, к примеру, или глава несуществующего государства Павел Бородин, а еще важнее, какой из банкиров и сколько отстегнул на красную икру и шампанское.