Новый Мир ( № 9 2013)

Теперь о «походе Наполеона». В черновых набросках письма Пушкин упомянул в этой связи еще и «шум 12-го года», и «пожар Москвы», и «бегство Наполеона», но все это потом вычеркнул и оставил только два слова. Эта короткая формула — «поход Наполеона» — нам сегодня недостаточно ясна и требует некоторых комментариев. Если Пушкин имел здесь в виду вторжение 12-го года, то почему тогда он обращается к Ермолову как к очевидцу и участнику каких-то военных событий, которые «в то же самое время происходили на Востоке»? Ермолов находился тогда, то есть в 12-м году, вовсе не на Востоке, а пребывал в должности начальника штаба 1-й армии Барклая, сохранив эту должность и при назначении Кутузова, и от начала до конца проделал всю знаменитую кампанию, так что спрашивать его о каких-либо восточных делах было бы совершенно бессмысленно.

Очевидно, что речь в письме Пушкина идет о чем-то другом, и это другое большой тайны не составляет, ибо до своего назначения главкомом в Грузию Ермолов побывал на Кавказе и в Закавказье один-единственный раз — участвуя в Персидском походе графа Зубова в 1796 году. Именно тогда его воинская доблесть (другими словами — подвиги) была отмечена Владимирским крестом. Блестящий Итальянский поход Наполеона, которым так восхищался Суворов, состоялся в том же 1796-м; вот он-то как раз все «затемняет и заглушает».

Ермолов мог сообщить о Зубовых много интересного. С графом Валерианом он был знаком еще со времен польских событий, связанных с восстанием Тадеуша Костюшко. Добившись перевода в действующие войска, молодой офицер оказался в отряде генерала Дерфельдена, авангардом которого командовал именно Зубов. Вот что пишет об этом биограф полководца Александр Ермолов:

«Во время сбора русской армии <...> А. П. получил в первый раз отдельную часть: ему было дано 6 орудий. <...> Приняв А. П. весьма благосклонно, граф В. А. был с ним во время всего похода в самых приятельских отношениях и неоднократно в самых лестных выражениях отзывался о нем Дерфельдену;  к тому же оба были молоды — Валериану Зубову было 23 года, Ермолову 18 (даже только 17) и оба жаждали военной славы»

[37].

Некоторые подробности этих событий находим и в записках В. Ратча, составленных большей частью со слов самого Ермолова: