Новый цирк, или Динамит из Нью-Йорка

— Эй, Джо! — крикнули с мостика аллановского парохода. — Принимай груз. Опять нам сунули два ваших чемодана.

— Надеюсь, что ваша коллекция крымских ядер едет на нужном тендере, — сказал Фаберовский Мактарку, когда саквояжи шлепнулись на тент, в очередной раз устроив пассажирам ледяной душ.

Тендер дошел до «Адриатика», засвистел и застопорил машины, а затем стал отрабатывать задним ходом к борту парохода. Пассажиры третьего класса, толпившиеся на корме, встретили прибытие Джо радостным свистом и криками.

— Пожалуй, я сегодня перебрал, джентльмены, — крикнул капитану «Адриатика», задирая голову, общительный Джо, когда его суденышко со всей дури шандарахнуло в борт. — Второй раз за день! И не надо, леди и джентльмены, ругаться, ну и что такого, что вы попадали с ног! Не за борт же! Я за всю жизнь ни разу не купал ни одного пассажира. Сам падал, было дело, а пассажиры — это святое. И давайте все на пароход, вас там ждет прощальный ужин!

— Я помню этого Джо, — сказал Мактарк Фаберовскому, который едва успел отскочить, когда тендер ударился и проскреб со страшным скрежетом по железному боку «Адриатика». — Мало кто знает, что среди экипажей трансатлантических лайнеров пассажиры, привезенные Джо, считаются дурной приметой.

С палубы парохода на тендер перебросили сходни, и двое матросов, спустившись по ним, стали принимать пассажиров. Фаберовский и Мактарк оказались среди первых, кто поднялся на борт. Наверху при входе их встретил капитан, за которым выстроились офицеры парохода в синих двубортных пальто с золотыми пуговицами, и ряд стюардов в синих куртках. Стоявший тут же портовый инспектор проверил у поляка билет, и Фаберовский отправился искать свою каюту.

Озябшие и продрогшие пассажиры, перешагнув через высокий порог двери, ведущей на главную лестницу, из неприглядной мокроты и холода зимнего вечера оказывались внезапно на ступенях сказочного плавучего дворца, где было светло, тепло и сухо. На ходу вытирая платком очки, Фаберовский прошествовал по красному ковру парадной лестницы вниз, в сени перед главным салоном, где стоял большой медный гонг, а на стене в богатой раме висела карта Северной Атлантики.

Поляк свернул из коридора в короткий боковой проход, куда выходили двери двух противоположных кают. Позади коридорчик внезапно заполнился дамами в трауре, провожавшими в Америку того самого джентльмена в котелке с креповой лентой, который привлек внимание Фаберовского еще на причале, поэтому поляк поспешил укрыться у себя в каюте. Джентльмен вошел в каюту напротив, и женщины последовали за ним. Сквозь открытую дверь и неплотно задернутые портьеры было видно, как леди в трауре всхлипывали, трагично бормотали и норовили поцеловать джентльмена.

Засунув саквояж под нижнюю койку, Фаберовский сел на диван и с интересом осмотрел каюту, которой предстояло стать его жилищем в ближайшие десять дней. Каюта была не слишком велика: две довольно широкие койки друг над другом, обтянутый зеленым бархатом диван, на котором он сейчас сидел, и умывальник с мраморной столешницей, двумя никелированными раковинами и надраенными до блеска латунными кранами холодной и горячей воды, едва умещались в ней. Однако агент в конторе на Маддокс-стрит, продавший поляку билеты, сказал, что зимой путешествующих мало, так что он будет, вероятнее всего, в каюте один.

В круглом матовом плафоне уютно горела электрическая лампочка. Фаберовский убедился, что из кранов действительно набирается горячая и холодная вода. Он с интересом потрогал кнопку одного из электрических звонков для вызова стюарда, и собрался было покинуть каюту и отправиться получать свое место за обеденным столом, когда раздался колокол, требовательно призывавший всех провожавших срочно покинуть борт парохода и вернуться на тендер. Дамы в черном поспешно вывалили из соседней каюты обратно в коридор. Фаберовский подождал, пока они уйдут, выждал еще пару минут и отправился в салон, но у главной лестницы столкнулся со своим соседом, проводившим родственниц. Тот возвращался в каюту.

— Сэр, ведь это вы будете занимать каюту напротив меня? — спросил он у поляка. — Могу я пригласить вас на минутку к себе? Или вы очень торопитесь занять место за столом?

— Нет, не тороплюсь.

Каюта соседа была зеркальным отображением собственной каюты Фаберовского, только на диване стояла фотография, весьма похожая на карикатуру из «Панча» «Старая Европа уходит». Уголок фотографии пересекала наискосок черная траурная ленточка.

— Это моя бесценная супруга, миссис Крапперс, — джентльмен взял в руки фотографию. — Оставила нас полтора месяца назад. Никак не могу в это поверить.

Вдовец тяжко вздохнул и бережно поставил фотографию на прежнее место.

«Он будет с ней спать и всю ночь тяжело вздыхать за стенкой», — подумал поляк.

— Стивен Фаберовский, журналист.