Новый век начался с понедельника

– «А что тут рассказывать. Женщина она состоятельная, очень красивая и в теле, в смысле ещё стройна! Миллионерша! Вдова, кстати, кажется внука Эдлая Стивенсона! Дети есть! Как и у меня – трое! Бог, как известно, троицу любит! Ну, в общем, она хорошо помнит ваши с ней киевские… кувыркания! Привет тебе передавала! Да! В гости приглашала! Всей семьёй, вместе с нами! Ха-ха! Представляю себе картину: российский племенной жеребец Кочет в окружении покрытых им трёх тёлок! Ха-ха-ха! Прям Интернационал какой-то, наверно, пятый, или шестой?».

Клавдия не на шутку распалилась. Платон пытался её несколько успокоить. Но она, словно ревнивица, только огрызнулась на него:

– «Да отстань ты от меня…, со своей попиралочкой!».

Её смех вдруг неожиданно перешёл в рыдания, причину которых сразу было трудно понять. Хорошо, что именно в этот момент из дверей квартиры вышли их встревожившиеся супруги Ксения и Майкл. Плач и рыдания Клавдии они поняли по-своему, утешая её словами, что ничего, мол, не поделаешь, возраст и здоровье сделали своё.

Ксения обняла сестру, прижала к себе и, гладя её по каштаново-гнедым волосам с трудно уловимой проседью, принялась целовать в мокрые щёки, ласково, почти по-матерински, нашёптывая ей на ушко:

– «Ну, Клав, успокойся! Мамочку не вернёшь! Ничего тут теперь не поделаешь. Папулю теперь надо беречь. Вон он как страдает. Я даже представить себе не могла, как он её любит! И помни: я всегда с тобой! Я тебя люблю, сестрёнка! И, ни смотря, ни на что, буду всегда с тобой! Давай, давай, милая, успокаивайся!».

Эти тёплые слова Ксении неожиданно вызвали новый прилив слёз у Клавдии, но теперь только по другой причине.

Тут не выдержала и младшая. Мужчины тактично удалились. А две, давно не видевшиеся сестрёнки ещё долго стояли, обнявшись, вместе плача и утирая горько-солёные слёзы.

Постепенно их страсти поутихли, и они перешли к спокойной, задушевной беседе, возвращаясь в квартиру, стремясь первым делом увидеть свою старшую – Варвару, и уже вместе с нею излить друг другу свои накопившиеся с годами эмоции.

На следующий день гости стали разъезжаться. Сначала ближние, потом, в последующие дни, и дальние.

Все эти скорбные дни сестры провели вместе, в отчем доме, нежно опекая отца, и друг друга.

Их мужья всё время находились поблизости, готовые в любой момент прийти жёнам и тестю на помощь.

Иннокентий и Максим, в это же время, старались ничем не досаждать своим родителям. Уединившись от взрослых в комнате, где старший поучал своего младшего, двоюродного, они вели себя скромно и предусмотрительно.

Мужчины: Егор и Платон, а также уже неплохо говоривший и понимавший по-русски Майкл, предались своим традиционно мужским разговорам, как обычно, начиная о спорте, переходя к политике, и заканчивая сексом. Их лёгкая, ироничная задушевная беседа, разбавленная юмором Платона и сарказмом Егора, вызывала у слегка измученного алкоголем Майкла неподдельный восторг, хотя много из сказанного он и не мог понять в силу особенностей могучего русского языка. Часто он смеялся просто за компанию, одновременно заражённый неподдельно искренним, звонким смехом Егора и громогласным гоготом Платона.

Вечером, оставив женщин одних наедине со старым генералом, а отпрысков с компьютером, свояки-мужчины, для выяснения своих отношений и смысла жизни, уединились, по старой советской традиции, на кухне. Они выпивали, изредка закусывали и много говорили. Первую скрипку в беседе, как хозяин дома, играл Егор.

Его лёгкий, добродушный нрав позволял быстро найти общий язык с любым собеседником. Платон очень соскучился по общению с ним.

– «У нас всегда, исторически, выпивают на троих!» – информировал Егор своего зарубежного свояка Майкла.

– «У нас, в России, вообще, бог троицу любит!» – уточнил Платон слова Егора, являвшимся практически единственным человеком, с которым он мог расслабиться, не играть какую-то роль, а быть естественным, самим собой.

Траурные дни закончились.

Сёстры занимались оформлением юридических дел, связанных со смертью матери.