Новый вор

Странным образом на симпозиуме по новым поколениям кормовых семян ему не была определена исчерпавшая все мыслимые сроки существования свинья, перед которой он должен был рассыпаться бисером. Затеянный фирмой «Монсато» — она была монополистом по выращиванию этих, дающих бешеные урожаи, семян — симпозиум показался ему довольно скучным. Дискуссия, как цирковая лошадь, ходила по кругу. Представители Нигерии, Венгрии, Парагвая жаловались на увеличивающуюся с каждым посевным периодом цену на монсатовские семена, а также на то, что на полях, где они единожды были высажены, местные сорта пшеницы и других злаков всходить отказывались. Вице-президент «Монсато» (на сей раз не старец, а комбинированной национальности безвозрастный хлыщ — для белого слишком темный, для негра — светлый, для китайца не вполне желтый, для индуса — недостаточно пухлый, одним словом, современный всечеловек) заученно отвечал, что генетики фирмы работают над тем, чтобы сделать уникальные семена многолетними, дешевыми и пригодными для всех континентов, включая (исключительно по мнению теплолюбивых арабских мореплавателей)

белую задницу мира — Антарктиду. Когда его особенно допек пожилой хиппарь — сельский пастор из Венгрии, хлыщ напомнил тому евангельскую классику: «Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, пав в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода». Но пастор не успокаивался, и хлыщ, окинув его внимательным взглядом с фиксацией выглянувших из-под белого колечка религиозного воротника зигзагообразных татуированных молний и забранных в пучок седых волос на затылке, свойски подмигнул пастору: «John Barleycorn must die!», напомнив уважаемому баптисту знаменитую композицию группы Traffic

времен его дорелигиозной мотоциклетно-психоделической юности. Скользящий образ грядущего, произрастающего из монсатовских семян мира, открылся Перелесову в похоронных по Джону Ячменное Зерно словах комбинированного всечеловека: мертвые зерна дают невообразимый разовый урожай, но на следующую посевную необходимы новые мертвые зерна. Жизнь держит за глотку тот, кто знает, как превращать мертвые зерна в плодоносящие големы.

Вечером, прогулявшись по пешеходной торговой улице Флорида, где ему непрерывно совали листовки с разделенными лентами стрингов сочными женскими ягодицами (лица и другие части тела у скрашивающих досуг туристов дам местные законы демонстрировать почему-то запрещали), Перелесов, перекинувшись парой слов с Грасиелой (нечто похожее на интерес появилось в ее глазах после того как он стал общаться с ней на португальском), засел за присланный вопросник.

Если английский язык, хоть его и не любили в Аргентине, был чем-то вроде отмычки для самых рискованных мыслей, что представлял из себя практиковавшийся в кельнском колледже графический язык геометрических символов? Кто, как, опираясь на какую базу данных будет расшифровывать ответы Перелесова? Как, вообще, можно уложить длинную, как стручок спелыми горошинами, набитую смыслами мысль в один-единственный графический символ?

Он долго размышлял, какой из предложенных цветочных фитюлек выразить впечатление от сиднейской конференции Института демократии и Общества пилигримов. Взгляд упирался в лепесток, отдаленно напоминающий S (как доллар, всплыло в памяти фрейдистское российское определение этой змеиной буквы латинского алфавита), но с наложением поверх буквы (знака) Х.

Ну да, обрадовался Перелесов, докладчики на конференции констатировали, что у полинезийцев и других коренных народов Южного полушария по каким-то причинам отсутствует чувство собственности. Все

у них общее, как и — ничего, к чему они неудержимо стремятся, заполучив хоть что-то. Ему вспомнился показанный на конференции фильм, снятый, кажется, в Восточном Тиморе возле пункта бесплатной выдачи местным жителям продуктов и товаров первой необходимости. Четверо пошатывающихся, крепко поддавших косматых ребят тащили новенький, только-только высвобожденный из коробки холодильник. В какой-то момент он показался им тяжелым и ненужным, и они с хохотом швырнули его в болотистую канаву, перепугав лягушек и похожую на цаплю птицу, промышлявшую в этой канаве. А по другой дороге, размашисто и студенисто колыхаясь, бежали определенно не изнуряющие себя диетами представительницы женского пола, расшвыривая в стороны упаковки с прокладками, памперсами, отрывая рукава у свитеров и халатов. Кое-что из бесплатно выданного, впрочем, полинезийские люди донесли до битой железной будки с зарешеченным вместо окна проемом, сквозь который находившийся там человек (была видна только его похожая на палку вылезавшая рука) выдал ребятам в обмен на утюги, тостеры и… фаллоимитаторы (?), но, может, и блендеры (Перелесов не разглядел) несколько бутылок рома, которые были немедленно откупорены и (под строгий глазной контроль) пущены по кругу.