С точки зрения социальной справедливости важнейшим является достижение оптимального соотношения между всеми социальными ценностями, соответствующего определенному уровню социально-экономического, политического и культурного развития общества и обеспечивающего успешное решение как ближайших, так и перспективных задач развития общества. В силу этой особенности справедливости принадлежит координирующая роль в системе правовых и нравственных принципов. Можно, на наш взгляд, утверждать, что справедливость выступает критерием соответствия требований гуманизма реалиям общественной жизни и выражает конкретно-историческую меру реализации этих требований в социальной практике, одним из институтов которой является уголовное судопроизводство.
Таким образом, справедливость есть главный принцип государственной деятельности, направленной на борьбу с преступностью, в том числе и в первую очередь уголовно-процессуальной деятельности.
Анализ российского уголовно-процессуального законодательства свидетельствует о стремлении нашего общества к построению предварительного расследования на началах справедливости и нравственности. Вместе с тем демократические реформы, существенно расширившие в последние годы права граждан в области уголовного процесса, как ни парадоксально, в ряде случаев привели к обратному эффекту и ослабили гарантии справедливости в данной сфере государственных отношений.
Уже многочисленные дополнения и изменения уголовно-процессуального кодекса РСФСР привели к расбалансированности уголовно-процессуальных функций и правомочий участников уголовного процесса, выступающих на стороне обвинения и защиты, значительному смещению акцентов в сторону усиления процессуальных полномочий и гарантий прав обвиняемого в определенных ситуациях в ущерб правам потерпевшего, в том числе такого его важнейшего конституционного права, как право на доступ к правосудию. Речь идет о значительном расширении процессуальных иммунитетов (депутатского, судейского, прокурорского, иммунитета близких родственников обвиняемого и подозреваемого), ужесточении требований к формированию доказательственной базы (доказательства, полученные с нарушением уголовно-процессуального закона, в том числе по формальному признаку, теряют юридическую силу), расширении полномочий защитника обвиняемого (подозреваемого) и т. д. А УПК Российской Федерации, как мы уже отмечали выше в отношении допустимости доказательств (ст. 75), еще более усиливает эту проблему. Примечательно в этом плане высказывание В. Т. Томина: «Защита законных интересов гражданина и человека в сфере уголовного судопроизводства подменяется защитой “прав и свобод” лица, нарушившего чужие “права и свободы”. Это происходит, по-видимому, по двум причинам: а) вследствие механического перенесения в уголовный процесс (без соответствующей технологии адаптации) международных норм, призванных провозгласить защиту от произвола правительств и спецслужб общегражданского статуса гражданина; б) вследствие политизации процессуальных процедур (о чем убедительно показывает глава 52 УПК РФ). При этом элементарно игнорируется то грустное обстоятельство, что сегодня в России серьезный преступник не нуждается в защите от органов уголовного судопроизводства. Им до него просто не добраться»[146]
.