НРЗБ

Известия, поступавшие оттуда, были противоречивы. С одной стороны, Генсекс, вроде бы продолжал греметь. В одном из первых циркуляров (ввиду козней почтовой цензуры, а также с расчетом на массовое хождение по рукам, он присылал нумерованные ксерокопии, оставляя оригиналы себе) описывалась случайная встреча в Нотр-Дам с семейной парой, которая с московских времен осталась должна ему крупную сумму денег; так он одним ударом поправил свои на первых порах шаткие финансы, получил прибежище в Париже и подтвердил, теперь уже на международной арене, высокое звание Генсекса. Но постепенно из-за границы стали просачиваться слухи, что женщины все чаще позволяют себе отказывать Генсексу: одни — по моральным соображениям, другие — недовольные его ars amatoria (Искусство любви (лат.)), третьи — предпочитая более молодых партнеров, а то и партнерш, но все так или иначе не видя особого смысла спать с ним. Впрочем, из его писем ничего подобного заподозрить было нельзя, ибо они были полны победными реляциями о встречах с датчанками, француженками, японками и даже одной носительницей языка гуарани. Рая, Лесик и другие незыблемо верили в Бориса как в своего сексуального полпреда, но, опровергая с письмами в руках кощунственные инсинуации, начинали втайне задумываться над их устойчивостью. Любопытно было, что́ по этому поводу имеет сообщить д-р Орландо.

Однако долгожданный визит задал больше загадок, чем разрешил. Начать с внешности д-ра Орландо — завитых волос, накладных фиолетовых ресниц и многослойных розовых хламид в индийском стиле. Хозяева удивленно переглядывались, расходясь (пока что про себя) даже в вопросе о поле: Лесик полагал, что перед ними мужчина, Рая — что женщина. Не помогло и имя — Доминик. Ясность внесло бы, вероятно, письмо Бориса, но они чувствовали себя столь принужденно, что раскрыть его в присутствии подателя не решались. Разговор принял поэтому нейтральное направление, сосредоточившись на сравнительной этимологии названий привезенных подарков — джина и джинсов. Как объявил тотчас же обложившийся словарями Лесик, gin является сокращением от geneva, но в значении не «Женева», а «голландский джин», genever, каковой по-голландски произносится хенефер и происходит от латинского juniperus, «можжевельник». К восточному же джинну из бутылки он, вопреки ожиданиям, отношения не имеет, хотя тот родственен сразу двум разным корням со значением «дух»: арабскому djinni и английскому genie. Последний через французское genie восходит к латинскому genius, «дух, гений», а через него ко всему словарному гнезду genus — «происхождение, род, пол, жанр» и т. п., вплоть до современных «генов». Тут интерес аудитории к лексикографическим изысканиям начал увядать и, возможно, увял бы совсем, если бы не каламбурный мостик, во-время переброшенный д-ром Орландо к джинсам:

— Значит, Бо́рис через меня присылает вам блу джинз — «голубые гены»?

«С этим доктором я бы определенно не отказался обменяться парой слов на генетическом коде, но, боюсь, у него гениталии в неподходящем жанре», — острит про себя Лесик, а вслух говорит:

— Джинсы, jeans, происходят от Genoese, обозначая генуэзский сорт плотной бумазеи. Кстати, Вы, случайно, не из Генуи родом?

— Нет, и даже не из Женевы. Простите, мне нужно идти. Было очень приятно познакомиться, и я обязательно хочу повидать вас обоих еще раз.

По-западному уверенно расцеловавшись с хозяевами, Доминик удаляется. Лесик и Рая в каком-то смысле даже рады, так как могут, наконец, обменяться впечатлениями и прочесть записку от Генсекса. Она оказывается очень краткой; Доми Орландо рекомендуется в качестве посредственного специалиста, но своего в доску парня, хотя и со странностями. Проблема пола этим по-прежнему не снимается, поскольку на языке Генсекса своим парнем может быть кто угодно. Зато отсылка в скобках к письму No… обещает разгадку. Письмо (трехлетней давности) немедленно извлекается на свет и, конечно, решает спор в пользу Раи, ибо содержит любовную новеллу с Доминик в роли эффектной аспирантки, слушающей курс Генсекса на международной летней школе в Белладжо.

«No to sczesciarz z nego!» («Ну, так он счастливчик!» (польск.)), — не сговариваясь, Лесик и Рая в один голос цитируют концовку рассказа Генсекса о том, как однажды в Закопане, впервые в жизни попав в ночной бар, он вместе со своим польским приятелем долго гадал, кто их соседи: двое лыжников-мужчин или лыжник и устрашающе мужеподобная лыжница? Но вскоре Анджей застал проблематичного урода выходящим из женской уборной и вернулся к столику с издевательским сообщением, что кавалеру-таки повезло. Впрочем, Доми уродом не назовешь, думает каждый, и мысленно прикидывает, какие возможности открывает перед ним новая информация. Оба сразу вспомнили эпизод в Белладжо, над которым уже не раз ломали голову, но теперь перечитывают его с новым интересом, так и сяк примеряя к недавней гостье.