НРЗБ

Поскольку речь зашла о структуре повествования, следует сказать, что оно начинается с конца, знакомя нас с героем в апогее его внешнего успеха и внутреннего равновесия. Эмблемой той «десятки», в которую попал герой, призвана служить напоминающая телерекламу мизансцена около собственного бассейна у подножия правильных конусообразных гор, в провале которых треугольно голубеет море. Жена ставит перед героем чашечку капучино, но в момент, когда она присыпает пенящееся молоко шоколадом, набежавший бриз относит коричневое облачко на его белоснежный купальный халат. Читатель, иронизирует рецензент, теряется в догадках, что же окажется предметом рекламы — сорт кофе? алмазы к годовщине свадьбы? стиральный порошок, смывающий пятно? — но тут крупным планом даются наушники на голове героя, слушающего передачу о знаменитом концертном зале где-то в Новой Англии. Время, и без того замершее в искусственном хронотопе рекламного ролика, полностью отключается, пока по воле автора, преследующего, как станет ясно позднее, далекоидущие нарративные цели, герою, а с ним и читателю, приходится подробно изучить устройство концертного зала с суггестивным мифологическим названием. Особенность Трой-холла состоит в том, что зал, построенный исключительно из дерева, как бы подвешен внутри просторно объемлющей его коробки здания, тоже деревянной и имеющей оптимальную акустическую форму. «Гениально! — думает герой. — Музыка, рождаемая ударом по струнам рояля, отразившись от деки, посылается раковиной оркестра в зал, начинающий, в свою очередь, реверберировать как одна большая дека в резонанс со всей архитектурной конструкцией, которая и обрушивается звуковой лавиной на барабанные перепонки, поджилки и подложечки слушателя, беззащитно вибрирующего в самом центре этого гигантского уха. Гениально!» — Во внезапном озарении он осмысляет все свое прошлое, готов, наконец, взяться за перо и переносится на многие годы назад, in medias res романа. «Мы привели это место почти полностью, — пишет рецензент, — потому, что им не только мотивируется основной композиционный flashback, но и задается один из лейтмотивов книги, ради чего автор и сопрягает (не без натуги) образы бассейна и концертного зала, не говоря о том, что процитированный пассаж представляет собой характерную коллекцию стилистических перлов автора». Подробное развитие тема бассейна получит, действительно, в самой середине романа, на границе между русской и западной частями, в начале же ей отведена лишь роль повествовательного мостика.

Среди глав о молодости героя добротным, хотя и несколько ученическим реализмом выделяется история его поступления на работу, даваемая с двух разных точек зрения, что позволяет показать героя одновременно со стороны и изнутри. Для секретарши Риммы начинается обычный рабочий день, с опаздывающим и забывчивым шефом («Соедините меня с этой… как ее?… этой… этой ду’ой!» — постепенно вскипает он, и она уверенно набирает номер), который заставлет хвалить кисловатые яблоки «из собственного сада», с надоевшими хохмами старшего инженера К. и т. п., но сегодня скрашиваемый появлением интересного мужчины — нового сотрудника (по рекомендациии К. вопрос о его приеме практически решен). В нужный момент того не оказывается в комнате, К. отправляется на поиски, видимо, извлекает его из уборной и со словами «Что ты там столько времени делал? Ты, наверно, на две трети состоишь из дерьма!» вталкивает к шефу. В воображении героя (несколькими страницами ниже, ухаживая за Риммой, он рассказывает ей свою версию) та же сцена складывается из болезненного ожидания, недоступности полногрудой секретарши и зависти к мужскому обаянию развязно отнимающего у нее яблоко К. и к элегантности пышущего административной энергией шефа, который, прогуливаясь с героем по залитому солнцем институтскому коридору, с хрустом дожевав яблоко, на ходу попадает огрызком в урну у противоположной стены. «Завт’а в шьесть», — вкусно картавя, бросает он напоследок. — «Таким мне никогда не быть», — с отчаянием думает герой.