Ну и пусть

Кира и Лариска переглядываются. Лариска поднимает ноты и первая идет к инструменту. Открыла на нужной странице.

Игнатий. Верхний голос пойте. Остальные – играйте.

Лариска (заиграла очень неуверенно и запела, а точнее, завыла). Ночева-ла ту-у-чка зо-ло-та-а-я… (сбилась).

Игнатий. Фа…

Лариска смотрит в ноты. Потом на клавиши.

Игнатий подошел и передвинул Ларискин палец.

Лариска. Та-а-я. На-а гру-ди-и уте-е-са…

Игнатий. Ре.

Лариска смотрит в ноты. Потом на пальцы. Потом в ноты.

Игнатий. Пустите…

Согнал Лариску. Сел на ее место. Стал играть, показывая, глухо напевая верхний голос. Играл он прекрасно. Лариска смотрит на Игнатия не отрываясь, и отсвет его вдохновения ложится на ее лицо.

Игнатий (холодно). В следующий раз то же самое. (Оборачивается к Кире). Садитесь.

Лариска вросла глазами в его профиль.

Игнатий (хлопнув в ладоши). Попробуйте в этом месте сыграть наоборот.

Кира. Как?

Игнатий. Играйте любовь, как смерть. А смерть – нежно. Как любовь.

Кира.

Почему?

Игнатий. Потому что любовь всегда сильнее человека. А смерть – иногда – инъекция счастья.

Кира перевернула несколько страниц обратно. Стала играть. Игнатий подтащил свой стул к роялю. Стали играть в четыре руки. Казалось, музыкальный класс был наполнен любовью, как смерть, и смертью, как любовь. Лариска сидела потрясенная и отверженная. Зазвенел звонок. Игнатий тут же поднялся и ушел. Кира и Лариска выходят на улицу. Лариска заплакала.

Лариска. Дура.

Кира. Почему?

Лариска. Только в своей музыке и понимаешь… А ты заметила, как он смеется, как будто произносит букву «т». Т-т-т-т…

Кира. Отстань!

Лариска. Виски у него впалые и стройные, как у коня. Он похож на обросшего, выгоревшего за лето беспризорника.

Кира. На императора, на коня и на беспризорника.

Лариска. А как ты думаешь, я ему хоть немножко нравлюсь?

Кира. Нравишься, нравишься…

Лариска. А с чего ты взяла?

Кира. Вижу.

Лариска. А как ты это заметила?

Кира. Он бронзовеет.

Остановились возле памятника старины.

Лариска. Какой молодец!!!

Кира. Кто?

Лариска. Тот, кто это построил. Он ведь его не себе построил, а нам.

Кира. И себе тоже.

Лариска. Себе чуть-чуть…

Помолчали. Лариска подняла голову.

Лариска. Смотри… Вон плывут моя нежность и печаль.

Кира. Где?

Лариска. Человеческие чувства и голоса не рассеиваются, а поднимаются в небо. А оттуда передаются в более высокие слои атмосферы. Может быть, сейчас где-нибудь в Галактике бродит голос Есенина?

Представляешь… океан. Ночь. Вода черная. Небо черное. Горизонта не видно, сплошная чернота, будто земной шар на боку. Не поймешь: где вода, где воздух… И вдруг… рарака засветится точечкой, и сразу понятно: вот небо, вот море. Просто сейчас ночь, а будет утро…

Кира. А что это – рарака?

Лариска.

Морской светлячок. В море живет.

Кира. А при чем тут светлячок?

Лариска. Игнатий – моя рарака. Если он есть – я обязательно выплыву. Конечно, мне до него, как до Турции. Но я буду плыть к нему всю жизнь, пока не помру где-нибудь на полдороге.

Кира. Счастливая… Знаешь, куда тебе плыть…

Лариска. И ты знаешь. У тебя своя рарака. Талант.

Кира. А что мне с него?

Лариска. Другим хорошо.

Кира. Так ведь это другим.

Лариска. Ты будешь жечь свой костер для людей. В этом твое назначение.

Кира. Значит, я буду жечь костер, а ты около него греться?

Лариска. У меня свой костер. Костер любви…

Запела. Кира подхватила второй голос. Поют, глядя друг на друга.

Кира,Лариска. Ночевала ту-чка золотая на груди уте-еса велика-на…

Дом Игнатия. Югославская мебель. Современное понимание красоты и удобства. Никита, семнадцатилетний человек, сидит за швейной машинкой и шьет.