Нулевые

– Хм! Не лень?

– Да ну! Кайф полный!.. Вот столько лет гадостью травился, недавно понял… Ты-то все там же – в «Беттоне» своем?

– Угу. Только он «Бенеттон» называется.

– Ясненько.

Володька вставил мундштук в зубы, щелкнул зажигалкой и, огоньком вниз, поднес к табаку. Несколько раз с силой всосал воздух. Затем протяжно выдохнул дым:

– О-о-о!

Запахло вкусно и приторно. Каждый раз улавливая где-нибудь этот запах, Сергеев пытался вспомнить, что он напоминает. Что-то давнее и хорошее. И сейчас вдруг вспомнил.

– У меня мама когда-то печенье такое делала, – сказал, – с карамельками. Клала кусочек карамельки на тесто и пекла в духовке. Запах такой же был.

– Да, – равнодушно согласился Володька, – табак и называется «Карамелечный, легкий»… Хочешь попробовать?

– Да нет, не надо… Еще накатим?

– Можно. А ты, кажется, прилично уже.

– А что делать? – Сергеев снова стал раздражаться. – С пяти вас ждем. С женой чуть не поругались…

– Из-за чего?

– Да мало ли… На нервах потому что. – Он плеснул в рюмки примерно поровну. – Бери. – И не удержался, добавил: – Договорились же в пять, от силы – в шесть. Я и рассчитывал…

– Чего-то занудой ты, Ник, становишься, – перебил Володька.

– Не занудой, а просто порядка какого-то хочется.

– Ну, это нереально!

– В смысле?

– Для этого в лесу надо жить, а не в Москве. Без людей, короче… Ну, давай.

Чокнулись и выпили.

– Что за водка?

– Да «Путинка».

– А мы на березовых бруньках привезли. Самый сейчас писк считается. Пробовал?

– Нет вроде.

– Попробуем. Отлично идет.

Володька попыхал трубкой.

– Затухла. – Снова стал совать в чубук огонек зажигалки.

– Да на́ сигареты, не мучайся.

– Нет, я теперь эту гадость в руки не возьму! И тебе советую переходить. Уже и о здоровье нам надо думать, а эти сигареты… Советую, Ник, серьезно…

– Интересно, – перебил Сергеев, – а Пушкин курил?

– Пушкин? Хм… Не знаю.

– Ну ты-то должен знать.

Володька напрягся:

– Почему я должен?

– Ну как… Работа над образом… Вживление. Чтоб хорошо сыграть. – И Сергеев умолк, не зная, что еще сказать, с любопытством ожидая реакции Володьки; на всякий случай поставил рюмку на столик. Хотелось взрыва.

Володька осторожно выбил трубку. Поднялся.

– Пойдем к девчонкам… Неадекватный ты какой-то сегодня… Даже понять не могу.

8

С шампурами, вырытой из золы картошкой, бутылками и рюмками пришли в дом. Тихо, шепотом, чтоб детей не разбудить, поспорили, что делать с шашлыком – так есть или разогреть на сковородке. Решили – так.

– Да, кстати, Никита, – когда расселись и наполнили рюмки, обратилась к Сергееву, словно бы только сейчас его заметила, бездетная и безмужняя Наталья, – я твоей благоверной уже всё сказала. Я лично – в восторге! Поздравляю. Вы прямо как положено – мальчик, потом девочка. Еще бы квартиру свою…

– Ну что ж, чьи-нибудь родители умрут – будет и своя квартира.

Жена возмутилась:

– Что ты говоришь-то?!

– Есть и другие варианты, – заметила сухо Наталья.

– Какие?

– Купить… кредит взять.

– Да уж… Давайте выпьем, в конце концов. – Сергеев поднял рюмку. – За встречу.

Володька согласился:

– Это самое правильное сейчас…

Выпили и закусили. Помолчали.

– Оказывается, – повернулась к Сергееву жена, – знаешь, чье это белье? Мне Наташа…

– Какое белье?

– Ну, женское там висит. Оказывается… Помнишь, гусляр у Андрюхи жил прошлым летом, Максим? Еще весь крыжовник съел…

Сергеев усмехнулся:

– Его белье?

– Да подожди! Что за привычка стала перебивать?.. В общем, теперь он сюда еще и девку притащил. И они тут живут полгода уже.

– И что?

Володька в это время ел шашлык и запивал пивом, Наталья напряженно, даже прищурившись следила за диалогом Сергеева с женой.

– Как это «что»?! Надо его выручать как-то. Знаешь ведь характер его. Ведь талантливый художник на самом деле, и иконы какие писал! – Жена перевела взгляд на Наталью. – Мы когда сюда приехали в первый раз, я зашла в ту комнату, там мастерская была, а там икона на мольберте стоит… Он над ней работал как раз… И прямо – светилась!

– Да, да! – изобразила восхищение и грусть ностальгии Наталья. – Я помню…

– А сейчас забросил. Целыми сутками в Щукинском, и ни денег, ни времени. И эти еще подселились.

Сергеев налил водки себе, Володьке и Наталье, жене вина. Выпили как-то машинально и так же, без удовольствия, закусили.

– Давайте подумаем, ведь надо помочь, – продолжала жена уже другим тоном; так она говорила, когда к ним приходили ее друзья-туристы и начинали мечтать о походах. – Надо Андрюху вытаскивать. Что это за жизнь вообще, когда чужие в доме живут? И дом-то, по сути, крошечный… Где он, например, спит вообще? Ребята!

Чем активней она становилась, тем тяжелее было Сергееву. То ли после улицы в тепле разморило, то ли от малоприятного сидения за столом потянуло лечь и уснуть… А жена говорила и говорила, царапала и усыпляла одновременно:

– Может быть, открыто сказать им? У этого Максима, кажется, своя квартира есть в Пушкине…

– Там у него жена с ребенком, – сказала Наталья.

– В-вот молодец! Он подличает, а Андрюхе страдать…