Ныне, вечно и никогда

Обратно в городок они всегда шли быстрым шагом: Георгина торопилась на дежурство к отцу. И чем ближе они подходили к городку, тем грустнее и строже становилось ее лицо. Когда они вступали на первую улицу, Георгина с сожалением выбрасывала в канаву букет водяных кувшинок. Очень быстро увядали эти цветы. Их матовобелые лепестки темнели, а толстые стебли высыхали, становились тонкими, как мышиные хвостики. Пахли они уже не рекой, не глубиной, а тлением.

– Тетя Гина, а завтра мы пойдем купаться? – спрашивал Волька.

– Нет, завтра, когда я приду с дежурства, мы пойдем с тобой в церковь.

Стояла ранняя осень, было еще совсем тепло. Волька из раскрытого окна в доме вдовы Веричевой смотрел во двор. Он думал о том, что завтра, быть может, опять пойдет с Георгиной на Четвертый карьер стрелять из винтовки. Георгина последние дни ходила повеселевшая: отцу опять стало лучше. Вот и сегодня она вошла в казарму с ясным, улыбающимся лицом. В своей сумке «Привет из Митавы» она понесла отцу яблоки и Вольке оставила два яблока. А Вольке стыдно было признаться ей, что яблоки не так уж ему нужны: вчера он с Иркой опять лазал в дьячковский сад и опять подсаживал ее на забор.

Так он сидел и глядел во двор – и вдруг увидел эту самую Ирку. Он очень удивился: стоило ему подумать о ней – и вот она сама появляется, шагает по двору мимо собачьей будки. Но почему у этой девчонки сегодня такое серьезное лицо? Не узнал ли ее отец, комиссар Сепп, что она лазает в чужие сады?

– Ирка! – крикнул он. – Чего ты такая?

– Иди скорей в казарму! – крикнула ему Ирка. – Твоему папе плохо. Иди скорей!

Волька мигом спустился вниз, и они вместе побежали к казарме.

В обычно безлюдном коридоре, куда выходили двери гостевых селюлек, ощущалось в этот день какое-то беззвучное оживление. Несколько командиров ходили по коридору, о чем-то тихо переговариваясь меж собой – и все замолчали, когда Волька подошел кдвери. отцовской комнаты. Здесь же, на длинной коричневой скамье, покрашенной под цвет коридорных стен, сидела Георгина. Она сидела на краешке скамейки, низко опустив свою красивую голову. Руки ее лежали на коленях, и пальцы так плотно были сцеплены, что даже в полусумраке коридора видно было, как они побелели.

– Тетя Гина! – окликнул ее Волька, но она и не пошевелилась.

– Не надо, – тихо тронул его за плечо комиссар Сепп. – Не надо.

Волька отошел от скамьи и взялся за ручку двери.

– Подожди, не ходи, – сказал ему фельдшер Дождевой. – Там поп.

Вольна стал у стены. «Хорошо, что пришел батюшка, – думал он. – Теперь все решится. Отцу очень плохо, но теперь-то вот и поможет Спаситель. До этого Спаситель просто не проявлял своей силы. А теперь он поможет. И отец выздоровеет и будет жить и сегодня, и завтра, и долго-долго».

Дверь открылась, и из комнаты вышел священник. Он грустно покачал головой, хотел было подойти к Георгине, но передумал и тихо пошел по длинному коричневому коридору к выходу. Все молча посмотрели ему вслед.

Георгина тихо встала и вошла в комнату отца.

– Иди, попрощайся с отцом, – сказал Вольке комиссар Сепп.

Волькиного отца похоронили на Воздвиженском кладбище. Кругом, почти вровень с травой, лежали старинные, вросшие в землю каменные надгробия, и свежий земляной холмик с белым крестом резко выделялся среди них. Все было уже кончено, все разошлись, а Волька c Георгиной и фельдшером Дождевым еще стояли у этого холмика. Дождевой теперь не отпускал Вольку от себя и всячески заботился о нем. Они стояли молча. Волька знал, что надо плакать, но не плакал и удивлялся этому.

И Георгина тоже не плакала. Вольке было странно, что она почти такая, как всегда, – и одета, как всегда, и красивая, как всегда. Ему казалось, что в ней все должно стать, по-другому, а она была почти обычная. Вот только она зачем-то пришла на похороны с винтовкой, и некоторые на нее удивленно посматривали во время похорон. Но винтовка была зачехлена. Георгина стояла тихо и даже как-то в сторонке, и на нее перестали поглядывать. И сейчас, когда все разошлись, она тоже стояла тихо и спокойно.

– Ну, идем, – сказал Вольке Дождевой. – Слезами горю не поможешь, – хоть никто и не плакал. – Все там будем.

– Идемте с нами, Георгина Павловна, – тронул он Георгину за плечо. – Вам бы сейчас поминальную выпить, полегчало бы. У меня спирток есть.

Но она молча отстранилась от Дождевого.

– Ну, винтовочку хоть дайте, я отнесу. Чего вам тут с ней делать, а? Мало ли что в голову с ней придет. Лучше я ее поберегу.

– Нет, – сказала Георгина. – Не бойтесь, я сейчас уйду. Вот сейчас.