Ныряльщица за жемчугом

— Нет, Георгий Васильевич, — покачал головой Полуянов. — Я хочу правды. Я уже понял: вы хотели руками Стекловой отомстить за смерть Черкашина-старшего. Но как вы уговорили ее на весь этот бред? На фотографию мертвой тренерши, рыбок, манекен? На встречу в бассейне, наконец?!

— Дим, ну, Ирка ведь больная на всю голову была. На таких влиять — дело совсем не хитрое. К тому же она мне свою сагу, как Изабель ее жизнь в щепы разрушила, сто раз рассказывала. Я и подумал: грех не использовать старую ненависть. И Черкашину-младшему, бедняге умственно отсталому, потрафить, и самому развлечься. Вот и стал масло в огонь подливать. Планомерно. Каждый день. Ирка ведь — будто воск. Песня такая была, не помню чья. «Ты всегда принимаешь форму того, с кем ты!» Вот я и наполнял Ирину тем, чем хотел — ненавистью. Убеждал: как только она отомстит — вся ее жизнь сразу новыми красками заиграет. Но даже я, — тяжко вздохнул Золотой, — не представлял, в какую благодатную почву упадут зерна. Ты говоришь: неулептил. Ну да, давал лекарство. Чтоб волю ей подавить. Но Ирка — она и без всякого неулептила безумная. Начала совсем с мелочей. Какой-то вирус отправила в компьютер Истоминой, чтобы тот вместо заставки с рыбками похороны показывал. Но дальше — такие дела творить начала! Ты только представь! Я специально подстроил ей встречу с Изабель, дамочки почирикали. Изабель, как водится, хвастаться начала: мол, салон красоты открываю, а фитнес у меня будет вести не какая-нибудь девочка безвестная, а сама Валерия Наконечная, великий тренер. И представляешь, что эта идиотка Стеклова сделала? Отправилась к той тренерше в гости. Она ведь ее тоже знала — по спортивным, старым делам. Чаек, тортик, болтовня за жизнь, за прошлые успехи. Ночью бабусе вдруг становится плохо. «Скорая», инфаркт, до больницы не довезли. А Ирина хохотала: «Хорошо у нас в стране! Клофелин — повсюду, и без рецепта. А бабе Лере давно на тот свет пора было». Я, признаться, сначала и не понял, в чем ее замысел. Когда же Ирка мне похвасталась, как съездила в морг, договорилась с санитарами, сняла post-mortem, отправила фотографии Изабель, опешил, конечно. Но виду не подал, в лицо ей рассмеялся. Говорю: «Заход, конечно, интересный. Но слишком по-женски. Издалека». Но Ирина уверенно оборвала меня: «Я лучше тебя знаю, как Лизку извести».

Дня через два у меня в особняке состоялся большой прием. На него приехала и Изабель. Дамы снова встретились, поболтали. Вдруг Ирка примчалась, вызвала меня в спальню, потребовала:

— Обязательно сегодня черномазую отсюда отправь!

— Куда? — опешил я.

— В офис!

— Почему в офис?

— Господи, да она сама сказала! Дома покупатели квартиры ночуют — а у нее, если что, кушетка в офисе есть. Вот и сделай так, чтобы она туда умотала!

Я тогда ничего не понял, но просьбу выполнил, мне не жалко. Сделал так, что Изабель уехала.

А утром Ирка явилась, довольная такая. Хвастается: «Все, как я планировала, так и вышло. Она ночевать в офис потащилась. А я туда приехала раньше. Замочек — дрянной, шпилькой вскрыла его в два счета. Ну, и покуражилась от души!»

— Знаю я, что там было, — вздохнул Полуянов. — И про манекен знаю. Только откуда Ирина выяснила, во сколько Изабель в тот день из дома выходить будет?

— Да от нее самой! Та ведь болтушка, каких свет не видывал. Сама Иришке позвонила и начала жаловаться, что сделку назначили на девять утра, это ведь несусветная рань, кошмар!

— А почему Изабель уверяла, что манекен в ее одежде был?

— Так Ирка постаралась, — хмыкнул Золотой, — максимальное сходство соблюсти. Сама джинсы стразиками расшивала — чтобы получилось точно, как у Изабель. Говорю тебе: дура.

— Георгий Васильевич, но вы-то — умный! Неужели сами не понимали, что это все — несерьезно, по-детски?

— Но дальше-то — я девчонкам очную ставку

устроил, — не без гордости продолжил Золотой. — Место выбрал сам. Все узнал про бассейн. Что вышка десятиметровая есть. Что санитарный день, никого не будет. Что воду станут сливать. Отличный получился бы несчастный случай… Кто мог предположить, что там окажется какая-то идиотка и все испортит?! В общем, — окончательно помрачнел фотограф, — обещал я Черкашину, что за брата его отомстят, да слово не сдержал. А тому — глупцу! — время не лекарь. И мозгов Бог не дал. Придумал бред с кислотой. Мало что живой ее оставил, дурында еще и орать начала: «Это был Юрий, Юрий!» Тут даже дураки менты начнут похожего искать. Брата. А Костик и дальше стал глупости воротить. Нет бы на дно уйти. Даже если задержали — раскайся, чистосердечное напиши. Аффект бы признали, через пару лет на свободу. Но нет, взялся в героя играть. Вот на хрена ему было убегать? Глаза от страха вылупил — да под поезд. Собственными руками свою жизнь погубил.

Золотой безнадежно махнул рукой и с вызовом взглянул на Полуянова:

— Ну, услышал правду?

— Георгий Васильевич, — усмехнулся Дима. — В жизни не поверю в вашу красивую сказку. Чтоб вы — да кому-то бескорыстно помогли? Какой-то садовник потерял брата — и вы взялись за него мстить?