древних времён тополями и черёмухами; но перед склоном к речке, перед зарослями
молодых черёмух, она неожиданно потянула его в сторону от тропинки по высокой
некошеной траве, брызжущей густой пыльцой, колыхающейся жёлтым облаком после их
прохода, и, обняв его, потянула за собой, падая на спину. Потом она сказала спокойно,
глядя в небо:
— Господи! Я столько мечтала о таком, что сейчас случилось: я здесь — дома, ты — со
мной, дети — рядом.
— Ты что? — спросил он участливо, видя наливающиеся слезами её глаза.
— Успокойся... Всё хорошо. Мне очень хорошо сейчас! И дети рядом, — повременив,
повторила она, слыша крики и визг с берега реки.
Через какое-то время попросила уверенно:
— Поцелуй меня! Я хочу быть сегодня совсем счастливой.
Позднее, встав, она взяла его за руку, и они почти бегом спустились по крутому склону
к берегу речки, поросшему старыми ивами, среди которых оставался прогал, где был
причал местных рыбаков с их плоскодонками, с которых ныряли в воду деревенские
ребятишки. Прошлогодний его мостик для забора воды, использованный ими как
купальный, был унесён со льдом в половодье, а новый никому сейчас не был нужен:
водопровод и скважину в этом году восстановили на средства какого-то спонсора, чьи
родные жили здесь. Ещё на берегу, выпустив его руку из своей руки, она начала
2бЗ
раздеваться, скидывая сначала кофточку, потом юбку, и, оставшись в купальнике, с разбегу
бросилась в речку под крики и визг детей. Раздеваясь не спеша, Виктор наблюдал за
происходящим в реке, за тем, как соскучившиеся по матери дети и радостные племянники
облепили жену, и уже почти без сожаления думал о своей несостоявшейся встрече с Инной.
Мать встретила сноху так же радушно, как всегда ранее, сразу узнав её вопреки
сомнениям Виктора, а довольная приездом невестки Лида решила к вечеру истопить баню,
мотивируя это тем, что всем надо помыться, в первую очередь матери и Вере — с дороги.
После обеда мать с Верой сидели на скамье под окошком избы, о чём-то беседуя, а Виктор
с детьми носили воду в баню с колонки, расположенной поблизости. В «первый пар», как
говорили в деревне, мылись молодые и те, кто выносливее, поэтому Лида с матерью пошли
мыться в последнюю очередь. Мылись они достаточно долго, и Виктор даже растерялся
потом, когда Лида позвала его, чтобы он отнёс домой мать, сильно ослабевшую даже при
той щадящей температуре, что сохранилась в бане. Неся на руках её лёгкое иссохшее тело,
он вынуяеден был невольно отводить глаза, ему было отчего- то не по себе от её
внимательного взгляда, словно она не воспринимала его собственным сыном, и это
впечатление оставляло тяжёлый осадок в душе. А вечером, когда они сидели с Верой на той
же скамье под окошком, жена сказала, что мать, показывая на него, когда он носил воду,
говорила ей: «Вот мой муж». Тогда он понял, что его прежнее впечатление не было
обманчиво.
Задумчиво он сказал:
— Да, совсем мать плоха стала. И Лиде с ней трудно. Хорошо ещё, что дети ей немного
помогают, — имея в виду детей Алексея.
— А моя бабка умерла тихо, словно заснула, — вспоминала Вера.
Марфа Ивановна, бабушка Веры, была своеобразной деревенской русской женщиной,
про которую нельзя было сказать, что она красавица, а пристальным взглядом даже можно
было усмотреть в её образе отталкивающие черты. К старости на её верхней губе уже были
заметны усы, лицо становилось всё более одутловатым, а кожа — белесой и рыхлой на вид.
Но несмотря на все свои физические недостатки, она считала себя счастливой женщиной,
вырастившей пять дочерей и одного сына, и умерла в конце концов в одиночестве через
пять лет после похорон мужа. Все её дети разъехались — кто в город, кто на центральную
колхозную усадьбу, а она никак не хотела уезжать из своей умирающей деревни, где уже
мало кто жил, хотя до воды было далеко, к тому же летом в речке она не была чистой из-за
коровьих выгонов, расположенных на её берегах, и приходилось носить её вёдрами из
удалённого родника, которых было в изобилии в этих местах. Бывая в южном Подмосковье
по своим делам, Виктор часто удивлялся, что там всякий родник называли «святым
источником». Спрашивая о причине такого названия, он старался выяснить, имеется ли
какая-то легенда, объясняющая святость родника, и в большинстве случаев никаких особых
легенд по этому поводу не было. Тогда он понял, что святость родника заключалась уже в
том, что он давал людям жизнь, просто так, даром. Дарил её им. Разве можно сказать, что
«дар» и «род» не однокоренные слова? Прожившая долгую и трудную жизнь Марфа
Ивановна редко стеснялась в выражениях, не считая ругательными некоторые
непривычные в повседневной речи слова. Однажды она застукала их с женой на сеновале и
нарочито строго прогнала Виктора по какому-то делу, сказав вслед:
— Вы думали, что семейная жизнь только в том и состоит, чтобы ебстись да шанежки
кушать?
На другой день мать упала с крыльца. Подбежавшему на крик Веры Виктору стало
плохо от её неестественно согнутой в запястье руки; а мать, поднятая с земли и пришедшая
уже в себя после падения, спокойно отвечала на причитания взволнованной Веры: