o 98f6fe69ff972b4b Пятицарствие Авесты

упал на бок, раненный в плечо собственным оружием, к

которому Марк даже не прикоснулся. Сикарий повернул

беднягу, потерявшего сознание, на спину, вынул из раны

кинжал, разорвал довольно просторную тунику по отверстию

раны и отшатнулся: грудь нападавшего была перетянута

куском материи, перед ним была женщина. Он находился уже

рядом с домом, переулок был пустынный, и это оказалось

кстати для него, несшего на руках неизвестно какого человека

в окровавленной одежде. Внеся пострадавшую в жилище, он

уложил её на постель, с помощью Петра обмыл рану, наложил

повязку, остановив кровотечение, а когда она пришла в себя,

растерянная и бледная от потери крови, потребовал ответа:

кому была нужна его смерть?

Женщина молчала, закрыв глаза и откинувшись на

изголовье, и Марк замолчал тоже, сбитый с толку странной

ситуацией, в какой оказался, но ещё больше поражённый

необычной, удивительной её красотой, встречающейся — он

думал — не так часто. Пётр принёс воды и вина, она выпила

его, разбавленного, довольно много, а Марку ничего не

оставалось, как послать слугу, державшегося им при себе,

просить сына прислать рабыню для ухода за пострадавшей; и

они пришли вскоре вместе с Александром, обеспокоенным

случившимся. Рассказав о происшедшем, Марк ждал, что

скажет по этому поводу сын, но тот был растерян и обеспокоен

не меньше отца, заявив, что будь на месте нападавшей

мужчина, всё, наверное, было бы проще объяснить, поскольку

любой сикарий мог ждать в отношении себя таких же

действий, какие он проявлял к своим врагам. Сикарий

согласился с сыном, и в его сердце закралась тревога вместе с

догадкой, неприятно подействовавшей на него; но, понимая,

что сугубо личное восприятие случившегося, а тем более

догадки о причинах, его вызвавших, меньше всего адекватны

истине, он не спешил делать выводы, решив, что время в итоге

лучший свидетель происходящего.

На следующий день стало известно, что начальник

храмовой стражи, Элеазар сын Анании, запретил принимать

дары и жертвы от не иудеев; это был вызов римлянам, так как

означало прекращение принесения жертв за римлян и

императора. Первосвященники и городская знать

отреагировали моментально, созвав народ на собрание, с тем

чтобы отговорить решительно настроенных от подталкивания к

войне. Ни уговоры, ни ссылки на древние обычаи, ни даже

пространная речь царя Агрип- пы, прибывшего на собрание со

своей сестрой Вереникой и убеждавшего не начинать войну с

империей, не дали никакого результата; а царя закидали

камнями, поэтому тот вынужден был убраться в своё царство

вместе с сестрой.

Бывший свидетелем собрания и отъезда царя и Вере- ники

Марк решил проверить свою догадку о происшедшем на него

нападении с помощью Петра, которого он, проинструктировав,

попросил войти в комнату нападавшей на Марка, когда тот

будет там, словно бы беспокоясь о её здоровье, и сообщить о

бегстве Агриппы и Вереники из города. Ведя себя

доброжелательно, что не стоило больших усилий, принимая во

внимание то впечатление, которое произвела на него пленница,

Марк поинтересовался её самочувствием, но не удостоился

ответа ни на этот, ни на последующие вопросы. Она лежала

так же, откинувшись на изголовье, закрыв глаза и не говоря ни

слова, причём была бледна, но совершенно спокойна, что

особенно поразило сикария, потому что благополучный выход

из той ситуации, в какой находилась пленница, мог казаться ей

проблематичным, но, очевидно, эта проблематичность не

сильно беспокоила женщину. Когда вошёл Пётр и тревожным

тоном сообщил новость о бегстве царя и Вереники, Марк,

наблюдавший за ней, заметил, как дрогнули закрытые веки, как

напряглось всё её тело, и понял, что догадка была правильной

и что Вереника всё узнала и решила отомстить таким образом.

— Итак, она вас бросила, — произнёс он с некоторой

долей насмешки, смотря в лицо лежащей на постели,

дрогнувшее на этот раз более откровенно.

— За что она решила меня убить? — спросил он вновь.

— Вы сами знаете — за что, — прозвучали наконец-то

первые слова незнакомки, произнесенные с невыразимо

прекрасным тембром, заставившим ёкнуть сердце Марка.

— Что с Роксаной? — спросил он, уже понимая, что ей

известно всё или по крайней мере многое.

— Она поплатилась за своё предательство и вашу измену,

— ответила пленница и впервые открыла глаза при Марке.

«Боже, как она прекрасна!» — подумал тот, окончательно

сражённый её красотой.

— Почему вы осуждаете меня, ведь вы ничего не знаете. А

может быть, всё-таки знаете, что Вереника сожительствует со

своим братом Агриппой? — спросил Марк. — Знаете или нет?

— Она — царица, — отвечала пленница.

— Для меня она — человек, и я полюбил её как женщину, а

не как царицу, и разлюбил так же.

— И всё же она — царица.

— Так что же с Роксаной?

— О ней можно забыть.

— Как я понимаю, вы — близкий человек царице. Сколько

лет вы с ней?

— Со второго её замужества.

— Вы, очевидно, новичок в делах такого рода, как

убийство человека? — спросил Марк, уверенный в

утвердительном ответе.

Она улыбнулась насмешливо:

— Думайте, как вам будет угодно.

— И что же теперь вы намерены делать?

— Я пока не знаю, что вы намерены делать со мной.