o 98f6fe69ff972b4b Пятицарствие Авесты

была благополучна, то к его сыновьям фортуна повернулась

задом, ибо семнадцать лет назад погибли Яков и Симон,

распятые римлянами, и вот сейчас — Менахем. Марк горько

усмехнулся мысли, что и тогда, и сейчас должен был

разделить участь друзей, но судьба — в милость ли, в

наказание ли — сохраняет ему жизнь; очевидно, все же в

наказание, поскольку с гибелью Менахема надежды на

65

благополучный исход войны почти не остаётся. Его судьба

схожа с судьбой Менахема, с судьбой Авессалома, но если с

Менахемом они были знакомы с детства, то с Авессаломом

подружились позднее, при прокураторе Пилате. Марк

заплакал, вспоминая это время, заплакал навзрыд, как

ребёнок, чувствуя приходящее облегчение, а отяжелевший от

вина рассудок подсовывал сентиментальные впечатления

прошлого, когда он был молод и счастлив, любил и был

любим, был энергичен, напорист и удачлив, когда у него

были настоящие друзья и старые бывалые товарищи, была

идея, за которую стоило бороться и которая стоила борьбы.

Теперь всё это в прошлом, осталась только идея, а ей он не

хочет и не захочет изменить.

Рано утром, отправив посыльного к Александру в Пеллу с

наказом ждать от него вестей, сам Марк выехал в Иерусалим,

нещадно погоняя коня, чтобы, всё же сменив его в дороге, к

вечеру быть в доме Андрея; а повидав родных и узнав все

подробности происшедшей с сикариями трагедии, в мрачном

настроении, не покидавшем его с утра, он вернулся в свой

иерусалимский дом.

Они с Петром сидели, как обычно, в вечернем саду почти

молча, понимая друг друга с полуслова, с полувзгляда,

связанные долгими годами жизни бок о бок. Хотя Пётр не

входил в партию зилотов и вообще не занимался

политическими делами, то есть тем, чем занимался Марк, он

знал о них всё и при необходимости помогал другу, как мог, а

тот был уверен в его верности и беззаветной дружбе. Пётр

видел мрачное настроение Марка, но не пытался ни

расспрашивать, ни успокаивать его, а тот и не хотел ни

расспросов, ни проявления участия к себе, зная, что товарищ

и так переживает вместе с ним его беды, его горести.

Марк ешё не был в доме и всё никак не решался спросить

о пленнице, когда она вдруг сама появилась в саду, бледная, с

рукой на перевязи, направляясь в их сторону с явным

намерением общения. Одетая просто, в лёгкую одежду

66

служанки, с небрежно собранными и заколотыми волосами

на манер гречанок, она была неизъяснимо красива, а Марк,

понимая, что эта неизъяснимость — его личное ощущение,

всё же был в некотором волнении и непонятной тревоге.

Пётр, увидев приближающуюся женщину, встал и ушёл в

дом, а она, сев на его место, спокойно смотрела на Марка

какое-то время, затем спросила, как ему показалось, с

некоторым участием:

— У вас беда?

— Как вы себя чувствуете? — прозвучало в ответ.

— Спасибо, хорошо!

— Как вас зовут? — продолжал Марк.

— София.

— Раз вы и здесь в курсе городских событий, то и обо

мне знаете всё. Кто вы?

— Я служанка царицы. Мой муж в её охране.

— Вы завербовали кого-то из моих слуг — чего мне

ожидать в следующий раз?

— Никто не знает, что я здесь. Вам нечего опасаться.

— В городе видели людей из охраны царицы. Вас ищут,

— эту новость передал Марку Андрей, предупреждая о

возможной опасности.

— Я знаю, — коротко ответила она, а затем продолжала

прежним спокойным тоном: — Вы — грек, зачем вам зилоты,

зачем сикарии? Декаполис никогда не был по-настоящему

дружен с евреями.

— Вы, очевидно, тоже гречанка. Зачем вам еврейская

царица?

— Но я на службе — это моя работа.

— Я тоже на службе, но только у своей идеи.

— Разве вы иудей? Разве вы верите в Иегову?

— Нет, мне отвратно рабство — я за всеобщее равенство.

— Но у вас есть рабы! — в голосе её прозвучало

искреннее удивление. — И как вы представляете жизнь без

рабов?

67

Слуги, что вы видите в доме, — это не мои рабы. У меня нет

рабов — есть вольноотпущенники, как видите, я могу

обходиться без рабов и обхожусь без них.

68

— Но даже чужие они всё равно рабы.

— Уйдёте вы — уйдут и они.

Пришёл Пётр, принёс чистый кубок и снова удалился; а

женщина, проводив его взглядом, обратилась к Марку,

наливавшему вино в принесённый кубок.

— Кто для вас этот белый человек?

— Это мой друг и родственник, отец моего зятя — Пётр,

скиф, как и моя жена — скифка. Он мой бывший раб, а

теперь дед моих внуков.

Она была явно удивлена и не пыталась скрыть это, однако

Марку было непонятно её удивление, поскольку в обществе,

где она вращалась, вольноотпущенники не были редкостью и

не встречаться с ними она не могла. Поэтому он спросил, что

именно её удивило.

— Я просто не ожидала этого. Образованный, тактичный,

порядочный человек... Показал мне вашу библиотеку, знает

всё, что где лежит.

— Он с детства воспитывался и учился вместе со мной.

Как видите, рабы не есть изначально подлые люди.

— Я никогда так не думала. Просто есть миропорядок...

— ...который нужно изменить.

— Неужели вы всерьёз надеетесь, что это удастся

сделать?

— Как вы думаете, у Спартака была такая надежда?

— Надежда, очевидно, была, но каков результат?

— Согласитесь, что он был готов к такому результату.

Пять поколений моей семьи живут этой целью, и разве мне

придёт в голову оставить борьбу, даже если мы потерпим

поражение?