o 98f6fe69ff972b4b Пятицарствие Авесты

сдёрнуть юбку с какой-нибудь своей подруги, не спешившей

после этого вернуть её на место. Между ними Виктор

заметил молодую шуструю девушку лет шестнадцати,

довольно миловидную, с «фингалом» под глазом, и совсем

ещё ребенка — девчушку лет двенадцати, постоянно

исчезавших куда-то; было похоже, что они находились под

контролем заметного мужчины, единственного в их

компании. Несколько позднее Виктору показалось, что они

жаловались на кого-то из находившихся в зале, показывая на

него пальцем, и он никак не мог поверить, что тот, кому они

жаловались, сутенёр, а все, кто рядом с ним, его подопечные.

Немного погодя напротив Виктора остановилась пожилая

пара. Мужчина предложил спутнице устроиться там, на

зелёных стульях, на что та возмущённо прошипела что- то не

очень внятное, и они удалились в сторону, где стояли стулья

чёрного цвета, почти сплошь занятые людьми. Размышляя

над этим обстоятельством, он вдруг понял, что сказала та

дама, отказавшись сесть в свободной части зала: «Что?!

Рядом с извозчиками?!» Лишь позднее он понял, что не

ошибся в услышанном, и это обстоятельство самым

231

неприятным образом подействовало на него: невозможно

было предположить, что такие отношения к людям ещё

могли сохраниться в обществе. А сам факт, что это высказала

особа, отнюдь не выглядевшая интеллигентной, угнетал ещё

больше. Теперь было ясно, почему зелёная часть зала была

свободна от пассажиров, а чёрная — полностью занята.

Промаявшись несколько часов на вокзале и переночевав в

вагоне поезда, он утром вышел на станции в Воронеже, где

его встречали на машине, специально присланной за ним.

Было около десяти часов утра, когда они подъезжали к

трубосварочной базе, расположенной на опушке бора, с его

мачтовыми соснами и песчаной почвой, уже с признаками

степной полосы. Ленивые бурые коровы, лежащие прямо на

пыльной дороге, даже не пошевелились перед

приближавшейся машиной, что необычайно поразило

Виктора, знакомого с тем, как ведут себя их сородичи в его

родных местах в летнюю жару, стараясь спрятаться в тень

или, ещё лучше, переяедать самые жаркие дневные часы в

прохладной воде речки.

Немедленно приступив к делу и потратив несколько часов

на расчёты, пробы и выйдя наконец на «режим», он заварил

несколько стыков, а дояедавшись результата рентгеновского

просвета, попросил отвезти его на станцию, намереваясь

вернуться в Москву. Отпустив машину, Виктор прошёл в

здание вокзала, направляясь к кассе, где оказалось, что

ближайший поезд следует до Санкт-Петербурга. Решив, что

это судьба распорядилась таким образом, он купил билет до

города, про который не забывал в последнее время.

Через несколько месяцев после возвращения из Москвы

Виктор уже реже вспоминал о Санкт-Петербурге, по

прибытии в который из Воронежа позвонил сестре Юлии,

попросив объяснить, на каком кладбище та похоронена и как

найти её могилу. Лишь со второй попытки он смог

дозвониться до Зои Александровны (так звали сестру Юли),

работавшей учительницей в сельской средней школе. Он

232

подробно записал все приметы и на другой день, взяв такси,

поехал на кладбище, купив по дороге букет жёлтых

тюльпанов и большой букет полевых цветов. Не сразу, но он

нашёл могилу, выглядевшую вполне прилично, несмотря на

прошедшие девятнадцать лет. Простенький бетонный

памятник располагался на чистой маленькой площадке,

очевидно, не так давно засеянной специальной травой для

газонов. Непритязательная металлическая оградка,

окружавшая могилу, была покрашена в зелёный цвет, и

краска кое-где уже шелушилась от времени. Внизу, под

керамической фотографией Юли, неотрывно глядевшей на

Виктора, ниже имени и дат рождения и смерти, на бронзовой

пластине были выгравированы слова: «Я — с тобой».

Ошеломлённый Виктор встал на колени на траву перед

памятником, не в силах отвести глаз от такого дорогого ему

лица девушки, с которой словно вчера расстался, а сегодня

встретил снова, и это впечатление, яркое, неожиданное,

вспышкой счастья обдало его сознание, но тут же схлынуло,

оставив после себя невероятную боль, судорогой

перехватившую дыхание. Он не смог сдержаться и,

сдавленно всхлипнув на выдохе, безудержно разрыдался,

руками и лицом припав к холодному камню памятника.

Прошло немало времени, прежде чем, успокоившись

наконец, он вытер глаза, поцеловал её фотографию и

произнёс уже ровным голосом:

— Привет, милая! Прости, что заставил тебя ждать так

долго, — а дорогое ему лицо на фотографии спокойно и,

казалось, понимающе неотрывно смотрело на него.

Поверить, что слова на бронзовой пластине были

адресованы ему, было страшно, как страшно было

чувствовать себя виноватым вдвойне, в первую очередь перед

ней, видя её зримый, безгласный укор, а потом уже перед

собой, чувствуя стыд, внезапно нахлынувший на него.

Отойдя в угол оградки и раскрыв пакет, что принёс с собой,

Виктор вынул из него бутылку марочного среднеазиатского

233

портвейна, с трудом найденного им в специализированном

магазине города, и пластиковый стаканчик, а распечатав

бутылку, налил в него до краёв тёмно-красное вино и, вылив

половину к изголовью могилы, выпил остальное, горько

подумав: «Вот мы и встретились!»