О бедном монахе замолвите слово.

Ничего ответить я ей не успел: нож, которым я с переменным успехом рыхлил слежавшийся песок, воткнулся во что-то деревянное. Как говорится, должным образом замотивированный культиватор легко заменяет собой отряд каторжников с лопатами, и дорыться до находки для меня стало легко и просто — ведь надежда утроила силы этого похмельного мудреца, более не обращавшего внимания на щебет погрузившейся в грезы девушки.

Находка извлечена на свет была мной без всяких усилий, и была она, судя по весу, не пуста. Сундук, окованный железными полосами и усиленный для крепости металлическими уголками, с выжженной на крышке надписью: цифры три и один, Ланьхоу, «Серое облако».

Согласно опыту этого старика, в подобных сундуках обычно хранится корабельная касса.

Расковырять проржавевший замок тоже труда не составило, и, откинув крышку, я приступил к изучению содержимого. Длинный прямой кинжал из незнакомого мне сплава, в богато украшенных ножнах, прикрепленных к заскорузлому от морской соли шелковому поясу был осмотрен, признан неплохим и отложен в сторону. Пара кожаных мешочков, маслянисто звякнувших при извлечении, порадовали меня неизвестной, но, безусловно, неплохой суммой в серебряных монетах, и отправились прямиком в кольцо. Вдоль задней стенки сундука, заботливо укутанные каким-то тряпьем, обнаружились четыре большие бутылки, запечатанные сургучом, их исследование я отложил на потом.

Еще один кожаный мешочек из-под денег (но без них самих) обогатил меня коллекцией пилюль, наваленных туда россыпью. Суконный сверток с окаменелым куском чего-то (и следами зубов на этом самом куске) вызвал во мне некую озадаченность, его я тоже отложил. Два больших золотых перстня, золотая серьга, явно из того же набора, что и перстни, отмычка, сделанная из гвоздя, заточенное пыряло из чьей-то кости, кривой моряцкий нож без ножен, с изъеденным ржавчиной лезвием — это все, конечно, хорошо и любопытно, но немного не то, что бы я хотел здесь найти. Больше в сундуке ничего не было, и я внимательно обследовав пустую тару, вернулся к находкам.

Тряпье я развернул: им оказался когда-то красивый, богато украшенный золотой вышивкой халат, рассчитанный на низкорослого, но при этом довольно упитанного человека. Форменная шапка капитана, смятая в комок и засунутая в рукав и там засохшая, также присутствовала, зато в другом рукаве наличествовала бутыль, наподобие четырех вышеописанных, но вместо изначального содержимого в ней обнаружилось искомое — еще один пожелтевший и хрупкий лист когда-то дорогой и гладкой бумаги, исписанный с обеих сторон.

Душу этого старика жгло нетерпение, и бутыль была расколочена об угол сундука, и письмо отца, а ничем иным это быть не могло, оказалось в моих руках.

Здравствуй!

Если ты читаешь это письмо, то твое имя — Дао Ли, а если это не так, тогда мелкому Ли не повезло, и я пожелаю ему удачи в других делах.