Комок противоречивых эмоций, мыслей и ощущений становился чернее и глубже, пока не проделал внутри неё дыру, оставив кровоточащую рану в груди. Алисе было трудно дышать. Она лежала на скамейке с открытым ртом и не могла сделать вдох. Всё снова ужасно. Она снова беспомощная одинокая девочка, оставленная всеми. Никому нет дела до её состояния. Никто её не поймёт.
Алиса попыталась вдохнуть. Перед внутренним взором, размытый из-за застывшей в глазах пелены слёз, то появлялось, то исчезало лицо её психотерапевта. Он двигает губами, говорит что-то, но Алиса не слышит, хотя ей хотелось бы впустить его голос в свое сознание. Мягкий, успокаивающий, спокойный голос человека, который знает, как проникнуть в самое сердце.
Его обтянутая серой водолазкой грудь приподнимается, когда он делает вдох, демонстрируя Алисе, как правильно дышать. Она пытается повторить за ним. Но издает только хриплый стон, выдавливая из легких остатки воздуха. Плечи начинают мелко трястись. Там, где только что была рана от прожигающих сердце эмоций — сейчас темнота и сырость.
Алиса ощущает пустоту в груди. Давно забытую, прежде оставленную, как и она сама, но всё такую же родную. Она задыхается. Видит перед глазами лицо единственного человека, который может помочь, может вырвать из этой пустоты, заполнить голову мыслями, а сердце — чувствами. Лицо Николая Карнутина.
Он наклоняет голову так, что несколько черных волос падает ему на глаза. Вновь открывает рот и Алиса протягивает руку, желая коснуться его красивого лица. Но психотерапевт отступает, словно не хочет этого прикосновения, словно напоминает о том, как далеко они друг от друга и какие между ними должны быть отношения. И этим жестом он заполняет пустоту внутри неё чувствами, мыслями и ощущениями. Алиса делает невольный вдох — глубокий, хриплый, мокрый — и тут же закашливается, вскочив на скамье.
Постепенно дыхание приходит в норму. Она вытирает мокрое от слез лицо и вновь ложится на бок. Алиса не понимала почему в последнее время так часто вспоминает психотерапевта, но где-то в глубине души радовалась этому. Его лицо, красивое, с правильными чертами, успокаивало одним своим видом. Ей было жаль, что она не услышала, что он говорил.
Но вдруг раздается звук. Алиса приподнимается на локтях и осматривается. Никого. Дверь, как и прежде, заперта. За окном сгущаются сумерки, и комната постепенно погружается в полумрак. Алиса настороженно прислушивается. Тишина.
Она опускает голову на сложенные руки и прикрывает глаза. Теперь пустота медленно окружает её извне, вытягивая холодные щупальца из темнеющих углов комнаты к прутьям решетки. Они тянутся к ней с потолка, от дальней стены, из-под скамьи, дуновением сквозняка касаясь ступней и озябших ладоней. Но Алиса не видит это, только чувствует.
Находясь на грани между реальностью и сном, слух улавливает гудение. Сознание не может понять, откуда оно исходит. Гудение словно исходит отовсюду. И в то же время его нигде нет. Оно мажущей волной касается девушки, накатывая с новой силой и тут же отскакивая, чтобы вновь вернуться и захлестнуть её с головой.
Через вязкое море странных, необъяснимых звуков, она слышит тихое, но такое осязаемое и такое живое:
— А-ли-са…