О чём молчит Ласточка

Только Володя вышел из машины, как тут же воздух содрогнулся от высокого лая Герды. Володя свистнул, и она бросилась навстречу к воротам, безуспешно пытаясь их свалить. Он приготовился открыть их. Делать это нужно было с осторожностью, иначе собака собьёт его с ног — уже прыгала как сумасшедшая. Володя снова свистнул, она заскулила и притихла, а когда дверь отворилась, Герда распласталась на спине, животом кверху. Володя присел на корточки, принялся по-детски сюсюкаться с ней:

— Собака моя, соба-а-а-ка. Соскучилась, девочка? Я тоже скучал.

Почёсывая мохнатый живот, привычно оглядел дом: на фоне сизого неба он казался неприветливой громадиной.

— Сейчас мы включим свет, и станет лучше, правда? — спросил мягко.

Перешагнув порог, он преодолел небольшую прихожую и ступил в широкую, светлую гостиную, совмещённую с кухней. Стягивая с себя удавку галстука, прошёл в ванную, снял линзы и с удовольствием потёр веки — за целый день глаза устали. Надел очки.

В гостиной Герда пулей примчалась к огромному окну, сунула нос за штору и принялась отчаянно лаять.

— Что такое? — Володя подошёл к ней и выглянул во двор.

Казалось бы, ничего удивительного для него и возмутительного для Герды там нет, всё как всегда: небо, звёзды, широкая поляна, небольшая рощица вдалеке.

— О… — выдохнул Володя, увидев нарушительницу спокойствия — в пятне света на спинке садового стула сидела, глядя на них, изящная ласточка.

Глава 2. История болезни

Володя купил таблетки, которые прописал Игорь. Принимал, не отступая от инструкции, уже целых две недели, но толку от них не было — Володя засыпал так же долго и тяжело. Успокоительные делали его вялым, но не опустошали голову, не избавляли от тяжёлых, мрачных воспоминаний, бесконтрольно круживших в мыслях. Вот и сейчас в третьем часу ночи он лежал и не мог избавиться от образов, что вспыхивали под закрытыми веками.

Володя с Брагинским вместе забирали тело отца из морга и повезли его в церковь, где ждали все, кто пришёл проводить его в последний путь. Володя впервые занимался похоронами и многого не знал. Поэтому удивился, что тело не было окоченевшим, а конечности двигались легко. Когда ехали в автобусе, на повороте гроб качнуло, и отца прижало к одной из стенок, а руки съехали набок. Вдвоём с Брагинским вернули телу прежнее положение, поправили его, Володя положил ладони обратно на грудь. И это тактильное ощущение — то, какими мягкими и холодными были пальцы и плечи отца, — записалось на подкорку.

Володя засыпал. На улице гремел дождь, дома похолодало настолько, что пришлось надеть футболку. Он замёрз и, проваливаясь в сон, инстинктивно обхватил себя за плечи. Проснулся — показалось, что держит плечи отца. Но они были его, Володины! Холодные и почему-то непривычно мягкие.

Он поднялся, снял футболку, пусть и стало ещё холоднее. Поменял позу, чтобы не касаться руками своего тела, но ладони продолжали ощущать мягкое, прохладное и вялое, будто неживое, не тело даже, а какой-то биоматериал.

Володя рывком сел на кровати. Сердце грохотало в висках, дыхание захлёбывалось.

— Надо отвлечься, надо отвлечься, — принялся повторять он. Но на что отвлечься, придумать не мог. Неожиданно вспомнился вчерашний визит Маши. Он прокрутил в голове их встречу от начала до конца, попытался обсудить с собакой.

Маша слушала его, но слышала только себя и вынесла из разговора совершенно неверное, зато столь желаемое: что её сын хороший, а вот его друг — плохой. Где-то Володя это уже слышал. Она была такой всегда — крайне эмоциональной и глуповатой. Но раньше, в юности, в «Ласточке», она скрывала эти черты, хотя Володе иногда удавалось разглядеть её настоящую.

Мысли о Маше помогли забыть недавний кошмар. Он наконец смог удобно устроиться на кровати и начал проваливаться в сон. Засыпая, увидел Машу. Совсем юную, красивую девушку в коротком платье. Она, вся в слезах, стояла голыми коленками на бетонных плитах и умоляюще смотрела на него. Стирая руки в кровь, писала мелом поверх нарисованного на асфальте яблока: «Ненавижу».

Рано утром Володю разбудило СМС с неизвестного номера:

«Прости за то, что тебе наговорила. Я была сама не своя. Но сейчас всё ещё хуже…»

Догадаться, от кого это сообщение, не составило труда. Володя ничего не ответил, положил телефон на тумбочку. Хмыкнул — его очень позабавило многоточие в конце, — и завернулся в одеяло. Сон без сновидений не собирался выпускать его из своих объятий, наоборот — только сжал в них ещё крепче, увлекая в такой желанный, с таким трудом достигнутый покой.

— Сколько мне ещё извиняться? У меня настоящая беда, почему ты не хочешь мне помочь?!

— Чего?

Секунду спустя он застал себя сидящим на кровати с трубкой у уха, не помня, как проснулся и ответил.

— Как ты можешь быть таким равнодушным?! — кричала Маша.

— Я тебе уже сказал, что ничем… — вяло пробормотал он, потирая заспанные глаза.

— Но я не знаю, к кому ещё обратиться, это же такой стыд!

Володя со стоном выдохнул:

— Да пойми же ты, что я правда не понимаю, как могу тебе помочь.

Маша на пару секунд замолкла и произнесла уже не зло, а жалобно: