О чём молчит Ласточка

— Э… Да ничего, вообще-то. Привет, Володь!

— А, это ты. Привет, Маш.

— Ты какой-то невесёлый. У вас что-то случилось?

Володя не собирался откровенничать с Машей, поэтому соврал:

— Всё в порядке, просто не выспался.

— Поня-я-ятно, — протянула та. — А я вот распереживалась — что-то Юра мне уже пару дней не отвечает ни в аське, ни по телефону. Точно всё хорошо? Мне показалось, он был очень расстроен после того, как ушёл от Ирины.

Володя было удивился тому, какая же хорошая у Маши интуиция, но тут же рассудил: интуиция ни при чём, всё и так слишком очевидно.

— Ну а кто бы не расстроился, услышав такое? — равнодушным тоном произнёс он.

— Да уж. — Маша вздохнула. — Я звонила Ире вчера, думала, может, их немного отпустило, надеялась, что вы помиритесь. А она как давай орать! Ой, столько грязи на тебя вылила…

— Какой? — спросил Володя, хотя ему было не особо-то интересно.

— Ну… — Маша замялась. — Да знаешь там, какой ты растакой, столько лет с тобой знакомы, да если бы они только знали раньше… и всё в этом духе. И про Ольку ещё, мол, будь возможность сделать так, чтобы ты перестал быть её крёстным, они бы с удовольствием сделали… И что ребёнка к такому, как ты, больше и близко не подпустят. Ну не идиоты ли, а?

Володя угукнул, уставившись в стену.

— А ты знаешь, ну и пусть идут они сами куда подальше! Я не жалею, что поругалась с Ириной! Это что, выходит, узнай она про Диму, и его стала бы считать ненормальным, психически больным извращенцем?

Володя невесело хмыкнул:

— Это так меня Ирина назвала?

— Ну… Вроде того. Ну вы не грустите там! Ира с Женей просто ни черта не понимают! — Она вздохнула. — Ладно, Володь, ты передай Юре, чтобы хоть ответил мне. И не расстраивайся. Всё будет хорошо!

Она положила трубку, а Володя так и продолжил смотреть в стену. Внутри закипала неясная злость, пришедшая на смену глухому равнодушию. Казалось бы, с чего тут злиться? С Ирой и Женей всё было понятно ещё в тот вечер, когда они поругались. Естественно, они не дадут больше Володе видеться с Олькой, хоть десять раз он её крёстный. Обидно, ведь Володя давно смирился с тем, что у него не будет собственных детей, а к Ольке относился почти как к дочке.

Он тряхнул головой. К чёрту всё это, сейчас у него существовали куда более насущные проблемы. Нужно было всё же поговорить с Юрой.

С кухни Юра уже ушёл, и Володя поднялся на второй этаж. В кабинете царил уже привычный бардак, Володя лишь вздохнул. На столе стояла чашка чая — от неё всё ещё шёл пар, а вот Юры нигде не было. Внутри колыхнулось беспокойство, но тут же Володя услышал лай Герды. Он подошёл к окну, посмотрел во двор — Юра играл с собакой. Герда, подпрыгивая и весело тявкая, выпрашивала у Юры палку, тёрлась о него, бросалась под ноги. Юра смеялся, что-то по-доброму приговаривая, и в какой-то момент Володе даже показалось, что Юра стал прежним собой — весёлым, жизнерадостным.

Вот только не было никого, кроме Герды, кому бы он мог улыбаться этим утром. Даже Володе.

Он вспомнил, где вчера отыскал Юру: в гостях у соседа-алкаша, горе-художника, неудачника. И даже такой компании Юра был рад.

Он ведь чах от одиночества. Может, в Германии у него не было друзей, но Юру всегда окружали люди: музыканты, заказчики, знакомые из гей-тусовки. В Харькове же у него не было никого, кроме Володи, а Володя, как бы ни старался, не мог заменить Юре всех. И, видимо, в этом безмолвии, без голосов других людей, Юра выгорал. Ведь тишина для него — это конец музыки. А конец музыки — конец всего.

Володя снова вспомнил соседа Сергея, вспомнил, что говорил вчера Юра, как сравнивал себя с ним. И, как бы Володя ни пытался отрицать это, Юра был прав: он катился по той же наклонной, на глазах превращаясь в трагического героя, которого ждали лишь самоненависть, алкоголь и бедность.

Володя спускался на первый этаж с чётким намерением извиниться. Он не должен был срываться на Юру, ему стоило быть терпеливее к его состоянию. Володя должен ему помогать справиться с депрессией, а не усугублять её.

Но, едва увидев вышедшего в сад Володю, Юра моментально преобразился в лице. Улыбка сползла с его губ, взгляд стал серьёзным и обеспокоенным.

— Как ты себя сегодня чувствуешь? — спросил Володя, стоя на веранде.

Юра опустил глаза, забрал у Герды из пасти палку, замахнулся, чтобы снова бросить.

— Не сказать, что хорошо. Скорее без изменений. А ты?

— Что я?

Юра швырнул палку в дальний угол участка — Герда помчалась за ней, — и повернулся к Володе.

— Как ты себя сегодня чувствуешь?

Володя нахмурился.

— А как я должен себя чувствовать? Плохо спал, а так всё в порядке.

— М-м-м… — протянул Юра, снова наклоняясь к прибежавшей с палкой Герде.

Они помолчали. Юра потрепал собаку по голове, извинился перед ней и сказал, что уже устал. Та, кажется, не обиделась. Поднявшись на веранду, Юра шагнул к Володе.

— Володь, я вижу, что ты обо мне заботишься, но… Ты не думаешь, что эту свою заботу тебе стоило бы направить и на себя тоже?

Юрин голос звучал мягко, но Володя почему-то уловил в нём ядовитые нотки. А может, ему так лишь показалось.

— О чём ты?

Юра вздохнул.