О чем молчит ласточка

Переезжая из родительской квартиры в собственный дом, Володя не взял «историю болезни» с собой. Не потому, что забыл про нее, а потому, что очень хотел сбежать от своего прошлого, избавиться от него навсегда.

А теперь, после столкновения со смертью, Володя думал по-другому. Эта тетрадь — часть того немногого, что останется от него потом. Какой бы позор она в себе ни хранила, это не просто его память, а память о нем. Человеческая жизнь очень хрупка, в любой момент, хоть через двадцать лет, хоть завтра, Володи может не стать. И тогда кто-то — лишь бы только не мать — будет сортировать его вещи: что отдать, что — выбросить, что — сжечь. Но эта тетрадь — другое. Это не просто принадлежавшая ему вещь, а то, чем был он сам. Часть его жизни — это часть «истории болезни», а она — часть его самого. И она не достанется никому. Никто, кроме Володи, не заглянет в нее, она не должна лежать здесь.

Володя отодвинул диван от стены, нашел давно выломанную паркетную доску, вынул ее и увидел в нише толстую черную тетрадь. Забавно, в такой же он писал заметки, когда работал в лагере вожатым.

Тетрадь стала удивительно хрупкой от времени — едва оказалась у него в руках, как из-под обложки выпала половина листов. Подхватив их и вставив обратно, Володя заметил вложенные среди страниц газетные вырезки, давно просроченные рецепты на транквилизаторы и конверт. Его он открывать не стал. Плотная белая бумага не просвечивала, но Володя и так помнил, что находится внутри: снимки голых женщин, которые дал ему врач. Володя вздрогнул от омерзения.

На пол упала сложенная вдвое черно-белая фотография. Он развернул ее. Это был снимок первого отряда той самой смены в «Ласточке». Много людей, нижний ряд сидит, верхний — стоит. В центре — его Юрка. Володя нервно отвел взгляд. Увидел молодую, высокую, еще стройную Ирину, присмотрелся к Маше. Короткое платье в цветочек, длинные светлые волосы перекинуты через плечо, чтобы закрывали грудь, собраны в хвост пластмассовой заколкой.

«А заколка-то та самая», — улыбнулся Володя, вспомнив их знакомство с Машей.

* * *

После происшествия у эстрады Володя отправился к Ирине, вожатой первого отряда, выяснить, кто такой этот Юра Конев, которого ему навязали помогать с театральным кружком.

На крыльце, утопающем в розовых петуниях, одиноко стояла белокурая девушка в коротком желтом платье и ела грушу.

— Здравствуй! — приближаясь, крикнул ей Володя. — Ирина здесь?

— Зд… здравствуйте. — Девушка покраснела, поднесла руку к волосам. — Нет, ушла куда-то. Ей что-нибудь передать?

— Да нет, передавать нечего. Тогда я пойду, — вздохнул Володя. — Хотя… как тебя зовут?

— Что? — смутилась девушка. — А… Маша.

— Меня зовут Володя, очень приятно.

— Да, очень, — потупив взгляд, негромко ответила та.

— Я спросить хотел, не знаешь ли ты такого Юру Конева из первого отряда?

Маша нахмурила лоб и буркнула:

— Ну знаю, конечно. Мы в одном отряде. Кто же его не знает? Каждый год в «Ласточку» ездит.

— Вижу, не очень-то он тебе нравится… — хмыкнул Володя.

— Ой, да кому он вообще нравиться может? Хулиган и бездельник! В прошлом году вообще тут драку затеял, из-за этого Конева наш Саша, видимо, и не приехал.

— Все понятно, — вздохнув, протянул Володя. — Ну ладно, я пойду.

Он развернулся на пятках, но Маша окликнула его:

— Хочешь грушу? У меня много. Вот. — Она наклонилась, снова запуталась в волосах и достала из сумки, что лежала возле ее ног, большую спелую грушу. Протянула Володе.

— Вообще-то по инструкции нам нельзя есть угощения детей, — начал Володя, но, увидев, что Маша отчаянно покраснела, взял грушу. — Спасибо. Кстати, сегодня вечером пройдет первая репетиция театрального кружка, а из вашего отряда никто, кроме Конева, не записался. Ты не хочешь ко мне?

— Да-да, я бы очень… — пробормотала Маша, накручивая на палец выбившуюся из прически прядку. — Я люблю театр. А еще я играть умею, на фортепиано, в кинозале есть…

— Играешь? Как здорово! Как я рад, что нашел тебя! — воскликнул Володя.

И тут же понял, что сболтнул лишнего — Маша еще сильнее смутилась и стала с остервенением дергать прядки волос. Вдруг ее заколка щелкнула и упала на землю, а длиннющие, по пояс, светло-русые волосы рассыпались по плечам. Володя наклонился поднять заколку, выпрямился.

— Ой, сломалась… — прошептала Маша. Она принялась нервно убирать волосы назад, но они, слишком длинные и густые, не слушались, выскальзывали из пальцев, падали на плечи и грудь.

— Я думаю, ее можно починить, — успокоил Володя и, чтобы скрыть неловкость, уточнил: — Значит, договорились, ты будешь нашим музыкантом?

Маша радостно пискнула и кивнула, посмотрела Володе прямо в глаза. Не зная, как реагировать, Володя сконфуженно улыбнулся в ответ и убрал заколку в карман.

— Давай я починю ее к вечеру, а ты на репетиции заберешь. Хорошо?

* * *

А ведь Маша ничуть не изменилась с тех пор. Даже привычка вертеть что-то в руках, когда нервничает, осталась.